«Чтобы сказать в минуту нашей встречи:
“Всё
вынести я кажется б смогла, чтоб руки
положить
тебе на плечи и рассказать, как я тебя
ждала”».
Э. Суранович
В сентябре 1580 года, отряд бывшего воеводы русского, а ныне
верного слуги короля польского, князя Андрея Курбского, возвращался
из похода. Ходили воевать прежних соплеменников. Поход удался,
взяли Полоцк, который князь много лет назад брал для царя Ивана.
Взяли и Юрьев, откуда князь, боясь царского гнева и тяжелой
расправы, когда-то бежал в Литву. Стояло бабье лето, тепло и сухо,
так что лучшей погоды и пожелать нельзя. Все предвкушали
возвращение домой, в поместья князя на Волыни, заслуженный
отдых.
Один из воинов поравнялся с парнишкой лет пятнадцати,
который, по приказу князя, присоединился к отряду в Юрьеве.
-Тебя как звать?
- Василёк... Василий.
- А по фамилии?
Парень замялся.
- Шибанов, - наконец вымолвил он.
- Ты воинскому делу, вроде, не обучен. Чего князь тебя с собой
взял?
- Грамотный, по латыни, другие языки знаю. Князь сказал, ему
образованные нужны... Да и отец мой ему служил.
-А! Понятно.
Мужик отъехал, удовлетворив всеобщее любопытство, а Василёк
отдался своим мыслям. Три недели назад, он был сыном
купеческим, родом из Юрьева. Помогал отцу в лавке, учился, на
девушек красивых поглядывал, ни о прошлом, ни о будущем, не
задумывался. Когда армия короля польского, Стефана Батория, заняла
город без боя, не особо боялся. Даже интересно ему было. Но как всё
угомонилось, мать Василька приказала ему одеться получше, и с ней
идти. Куда, не сказала, да он и не спрашивал. Все всегда
подчинялись его матери, не прекословя.
Повела мать Василька к князю Курбскому. На груди у князя
плакала, выла, как баба деревенская. А князь Васильку пояс дорогой
подарил, на службу звал, смотрел на него, будто призрак увидал.
Василёк ничего не понимал, только мысли в голову лезли дурные,
неприятные. Вечером, решился матери вопрос задать, а вот ответ
получил, совсем неожиданный. Мол, не купеческий ты, Василёк, сын, а
сын стремянного князя Курбского, Василия Шибанова. В честь него
назван, крест, что отец тебе перед смертью оставил, носишь, всем на
него похож. А был отец твой князю верным слугой, письмо царю Ивану
вез. На Красной Площади слова князя, правдивые, предерзкие, в лицо
государю грозному бросил, не дрогнул. И под пытками лютыми от князя
не отрекся. За то и замучен до смерти был. «То история известная, -
промолвила мать. - А тайное, что любила я его больше жизни, а он
меня, да и тебя, того никто не знает. И рождения своего тебе
стыдиться нечего».
Василёк был в смятении, не знал, что с правдой такой делать.
Когда князь его опять к себе на службу позвал, загорелся. Уедет он
из дома, и никому ни о чем врать не надо. В глаза отцу, кто
вроде и не отец теперь, смотреть не придётся. Так и вышло, что он
молча ехал с княжеским отрядом, и старался представить себе, какой
будет его жизнь на Волыни.
Василёк вернулся домой с бала не в себе. Ни слова не сказав
матери, лёг на кровать, как был, не раздеваясь. Даже в кромешной
темноте, он представлял себе каждую деталь своей комнаты:
неотесанные бревна потолка, узкая кровать, сундук, почти пустой.
Вся эта изба, хоть и маленькая, но ему и матери достаточно. Добра
нет, чтобы хоромы нужны были, и на слуг денег нет. Да и то, что
есть, принадлежит князю Острожскому, его благодетелю. Запрет
князя был ясен, но, несмотря ни на что, он никак не мог выкинуть из
головы образ Елизаветы, там, на балконе. Ему мерещилась её
приветливая улыбка, звучал её голос, как она произносила его имя,
будто ласкала. Он чувствовал нежное прикосновение её руки к его
плечу, вдыхал слабый запах её духов, привязавшийся к его
одежде. Он не мог ошибаться: он ей нравится. Василёк встал и
смятенно заходил по комнате, три шага в одну сторону, три в другую.
Он вспомнил предостерегающие слова матери, знал, что должен забыть
о княжне. Он заставит себя про неё забыть...
