Громкая музыка оглушала, вспышки стробоскопов погружали в транс,
а пять бокалов абсента с шампанским кружили голову и заставляли
ноги заплетаться. Кэрри смотрела на своё отражение в зеркале,
смазанными движениями поправляя слегка размазавшийся макияж —
сегодня она была в полной боевой раскраске. Ярко подведённые
угольно-чёрной подводкой глаза, пушистые ресницы, карминно-красные
губы — Мэйси называла это «маска шлюшки» и Кэрри была с ней
полностью согласна. Через три дня её собирались отправить в
закрытый пансион, откуда она не выберется до конца весны, аккурат
перед двадцать первым днём рождения.
Родители сказали, что им надоело терпеть выходки беспутной
дочери, оплачивать её счета и закрывать глаза на распутный образ
жизни. Кэрри делала всё, по мнению отца, чтобы растоптать его
репутацию, а один из богатейших людей Америки просто не мог себе
этого позволить. Поэтому Кэрри поставили перед выбором: или восемь
месяцев в закрытом пансионе в Швейцарии, или она останется без
наследства. В какой-то момент до Кэрри дошло, что отец не шутит, и
пришлось согласиться. Но разве она могла отказать себе напоследок в
такой малости, как небольшой отрыв в закрытом клубе? Если отец
узнает об этом, про пансион можно забыть. Но и о сотнях миллионов с
трастового фонда — тоже. Всё достанется сводному брату
Джэймсу, а у них с Кэрри всегда была «особая» любовь, а точнее,
ненависть с первого взгляда.
Поэтому последний вечер «на свободе» было решено провести здесь,
в неприметном с виду и роскошном внутри клубе, где за один только
вечер просаживалось столько денег, что можно было безбедно жить
среднестатистической американской семье. Кэрри было плевать. Она
хотела напиться, провести ночь с горячим парнем, а может, не с
одним, чтобы было что вспомнить в унылой Швейцарии.
Взъерошив густые чёрные волосы, Кэрри подмигнула отражению, и
кареглазая девушка в зеркале подмигнула в ответ. Алкоголя в крови
было достаточно, чтобы заставить замолчать и без того почти мёртвую
стеснительность, а две дорожки белого порошка — почувствовать
себя почти всемогущей. Желанной. Поэтому из туалета вышла уже не
Кэрри, а хищница на охоте. Обвела внимательным взглядом мужчин,
двигающихся на танцполе, отметила одного из них, смуглого брюнета,
соблазнительно вертящего бёдрами, поймала его глаза и многообещающе
облизнулась. Вечер только начался.
Утром голова буквально разорвалась от боли. Кэрри с трудом
продрала глаза и тихо застонала от яркого света. На самом деле за
окном было пасмурно, накрапывал дождь, а ветер гнул к земле
деревья, стремительно теряющие листву. Октябрь в этом году выдался
особенно холодным. Постанывая, Кэрри поднялась с кровати и побрела
в ванную, на ходу стягивая короткое платье, в котором так и уснула.
От ткани несло табаком и пивом — кажется, кто-то облил её.
Взгляд задержался на белёсых пятнах, и Кэрри хмыкнула — ночь
удалась.
Она помнила, как затащила привлекательного мулата в кабинку
туалета и опустилась на колени, расстёгивая ширинку. Помнила, как
потом стонала в его ладонь, когда он долбил её с такой силой,
словно хотел пробить насквозь. А потом её тошнило, хорошо, что
мулат к тому времени уже ушёл. Дальше было несколько коктейлей,
названия которых она не помнила, ещё пара дорожек и три парня,
подсевшие за её столик, когда Мэйси ушла.
Кэрри помнила, как вышла с ними на улицу, задний двор клуба
упирался в глухую стену соседнего дома. Дальше были лишь обрывистые
воспоминания, но придирчивый осмотр тела под душем обнаружил слабые
синяки от пальцев на бёрдах и груди, а также три засоса — это
из тех, что она точно видела. Внизу живота ныло, как после долгого
секс-марафона, а колени были содраны. Кэрри вспомнила, что её
держали на руках, имея с двух сторон, пока третий стоял, наглаживая
большой болт, как она стонала, прося ещё. Потом память подкинула
чью-то фразу: «Давай вдвоём в одну дырку», а после — как она
стоит на коленях, поочерёдно беря в рот у каждого.
