Пролог
Начало 2000 -х г.
- Не… не подходи, – дрожа, хриплю
сорванным голосом, пятясь к стене, заламывая содранные в кровь
пальцы. Меня до сих пор колотит, как припадочную от ужаса.
- Маленькая, - шепчет он на выдохе,
замерев в шаге от меня. Лицо белое, как полотно, напряженное, а в
глазах, в тех самых, в которых еще пару часов назад отражался лютый
холод и безразличие, теперь столько вины, что меня начинает
скручивать от едкой, как щелочь, сжигающей напрочь, ненависти.
Задыхаюсь, не могу его видеть,
находиться с ним рядом не могу. Наизнанку выворачивает. Насквозь
прошибает яростной болью. Он же скользит по мне взглядом и бледнеет
еще сильнее. Смотрит на мои окровавленные руки все в занозах и
земле, и не выдерживает, отводит взгляд.
Усмехаюсь, не скрывая отвращения и
горечи.
Правильно, не смотри. Не думай,
как я билась в истерике, как скребла доски, сдирая кожу; как рвала
связки, звав тебя на помощь, не веря, что ты способен на такое
зверство. Не смотри, любимый, пусть тебя совесть не мучает. Хотя, о
чем это я: где ты, а где совесть?!
Долгов, подтверждая мои мысли,
преодолевает разделяющее нас расстояние. Отшатнувшись, ударяюсь
головой об стену. Зажмурившись от боли, втягиваю с шумом воздух, и
меня окутывает любимый запах: смесь мяты, сигаретного дыма и
чего-то такого густого, терпкого, приглушенного дорогим парфюмом.
Меня ведет, каждый нерв вибрирует, как и всегда, от аромата его
тела, благодаря которому я узнала, как пахнет моё собственное.
Впрочем, всё во мне, как в женщине, открыто этим мужчиной. И сейчас
от этой мысли невыносимо больно и горько. За что он мне? За какие
грехи меня им наказали? Что я успела такого сделать, чтобы тащить
столько времени на себе груз этих отношений, и в конечном счете
быть отданной, словно кусок мяса на растерзание шакалам? За что,
Господи?! За что?
Слёзы обжигают глаза, а в следующее
мгновение мир замирает: звуки исчезают, запахи, чувства – всё
перестаёт существовать, кроме Долгова, опускающегося передо мной на
колени.
- Прости меня! Я не мог иначе,
Настюш. Это был единственный выход, – шепчет он, уткнувшись в мои
израненные ладони, осторожно касаясь их горячими губами, разъедая
солью мои раны.
Конечно, ты не мог иначе. Иначе
ты даже и думать не стал бы. Ты своё никому не отдашь, лучше в
расход пустишь, кого не слишком жалко, но никто тебя на колени не
поставит. И сейчас ты не на коленях передо мной, а просто гнёшь
свою линию.
Вот только во мне больше гнуть
нечего. Сломана. И внутри всё медленно, мучительно угасает,
оставляя лишь холод и мёртвую пустоту, которую не заполнить ничем,
ни воскресить. Долгов разрушил всё до основания, растоптал,
уничтожил. И ничего больше не осталось: ни слёз, ни страха, ни
любви. Всё там – в той могиле. И я - та я, что любила этого мужчину
больше жизни; что всей своей душой безгранично ему верила; что
готова была простить ему всё, я тоже там: заживо похоронена
любимыми руками. И этого не забыть никогда, не исправить. Это
конец.
Но Долгов не понимает, продолжая
что-то лихорадочно высматривать в моём лице.
Нет там ничего, Серёженька. Стер
ты всё набело. А казалось, сделать мне больнее уже просто
невозможно, но ты смог. Опустил на самое дно, умылся моими слезами,
а теперь думаешь, что прощу и пойму?
Не пойму никогда! Потому что я
бы за тебя отдала всё на свете. Я бы лучше сдохла рядом с тобой,
чем позволила тебе пройти через что-то подобное.
Глава 1
Конец 90-х годов
- Я в шоке! У неё уже реально
старческий маразм. Поставить тебе неуд – это немыслимо! Да ты
английский знаешь лучше неё, - возмущалась мама, поправляя макияж,
хотя на мой взгляд, он был безупречен. Но у Жанны Борисовны
критерии безупречности разительно отличились от моих, поэтому (не
считая еще тысячи других причин) мы редко находили общий язык.
