Включенные в книгу 15 венков сонетов объединяет сочетание широкого диапазона лирических интонаций с глубокими размышлениями о самых важных вопросах человеческого бытия. Склонность Елизаветы Дейк философски осмыслять впечатления особенно проявляется именно в этой избранной ею строго выверенной непростой форме.
Венок сонетов позволяет отобразить внешнюю и внутреннюю жизнь с разных сторон, пристально всмотреться не только в крупные, но и в незначительные (иногда лишь на первый взгляд) обстоятельства, которые тем не менее нередко определяют судьбу. Как справедливо утверждает Евгений Рейн в одном из своих недавних стихотворений, «то, что видно впотьмах, тому предстоит воскресенье, / то, что явно и крупно, уходит в блаженную даль…»
Пауза, которую берет Елизавета Дейк в своем творчестве, заполнена невидимыми вещами: трудом, мастерством, лирическим дыханием. Совокупность этих свойств предназначена для того, чтобы возродить и вновь открыть современному читателю красоту твердой поэтической формы.
Венок сонетов «заплетали» такие мастера Серебряного века, как Валерий Брюсов и Константин Бальмонт, Вячеслав Иванов и Максимилиан Волошин, такие советские поэты, как Александр Кочетков и Владимир Солоухин; затем наступила продолжительная пауза: ее заполняли поэмы, элегии, стихи в прозе.
Требовалась определенная отвага, чтобы вновь вступить в состязание с трудоемкой лирической материей стиха, развернуть круг строго движущейся мысли в отточенную спираль… Елизавете Дейк это удалось.
Инна Ростовцева
Моим родителям:
Дейкину Владимиру Сергеевичу
и
Тер-Арутюнянц Тамаре Иосифовне
Мне говорил мой друг:
«Поэтов тьма, и все кропают, черти, но чтобы разорвать привычный круг, слова должны быть, как за час до смерти».
Александр Ревич
(Поэма о недописанном стихотворении)
1.
Пока, подобно брошенному полю,
Не заросло былое сорняком
И разбухает, словно снежный ком,
Событий сонм, растущий поневоле,
Пока еще грядущее – не боле,
Чем замыслы, забившие битком
Недели, и кулиса далеко,
И текст не весь озвучен взятой роли,
Пока я длюсь, сознание нет-нет
Да и направит вдруг свой резкий свет
На тот поселок, скудный, словно скит.
А там дитя – трех, четырех ли лет,
Не ждущее ни горестей, ни бед,
Которому все снятся колоски.
2.
Которому все снятся колоски,
Цветки акации и «заячья капуста» –
С кислинкою. Наверное, негусто
Намазывались маслицем куски
Ржаного хлеба. Мне с тех пор близки –
Нет, вовсе не изыски из лангусты –
Душистая буханка с коркой хрусткой
И масла запотевшие бруски.
Детсадовская серая бумага
Для рисованья – это ли не благо?
А на «участке» – горки и мостки.
Два платьишка в оборках двум сестренкам
И первый страх неробкого ребенка.
Хранят душа и память все листки.
3.
Хранят душа и память все листки.
А впереди – тома, тома, тома.
Их столько, сколько зерен в закромах.
У каждого зерна – свои ростки.
А сверстники пока невелики,
Пока под окнами, под оком мам,
Пока послушны зову «По домам!»,
Но зазвучали школьные звонки
В избе из бревен, с партами двойными.
Не может быть, чтобы цела поныне
Была. А жаль. Я б в этой первой школе
Устроила музей – ну, скажем, судеб,
Чтоб – все, что с каждым было, есть и будет:
Добро – охотно, злое – поневоле.
4.
Добро – охотно, злое – поневоле
Вмещало наше детство с ярлыком
«Счастливое». Откуда ж к горлу ком?
О нет, мы вовсе не играли роли.
Так птице в небе – с песней – до того ли?
Иль детям: то по лужам босиком,
То на велосипеде, с ветерком –
Они живут и радуются воле.
А «выборы»! Тут музыка для всех,
Разряженные тройки, сани, смех
И ликованье перекатной голи.
Хотелось бы все в памяти хранить,
И дальше я раскручиваю нить
Воспоминаний из любви и боли.
5.
Воспоминаний из любви и боли
Трепещет нить. Я кружево плету.
