Они меня бесят.
Все.
Дрюпин, Седой, Сирень. Ван Холла не было, он вообще редко бывает, только по делам особой важности, но все равно бесит.
Дрюпин и Сирень сидят прямо передо мной. Седой, как руководитель проекта, за спиной. Наблюдает за нами типа. А сам только и делает, что пилюли синенькие глотает. Суперпилюли от суперукачивания. Нам пилюли не дает – они, вроде того, снижают скорость реакции. Остроту. Поэтому мы страдаем.
Сирени плохо. Но виду не подает, опустила забрало шлема, видно только подбородок. Подбородок дергается.
Глядеть на лицо Дрюпина, дрожащее как недозастывшее желе, невыносимо. Мне кажется, что еще пара секунд и Дрюпин расслоится, протечет через дырчатое кресло, протечет через пол, распылится над тайгой маслянистым дождем, станет землей, станет травой, какой-нибудь черемшой, или даже волчанкой, станет костяникой. Нельзя смотреть на этот пудинг. Активирую светофильтры, осторожно цепляю наушник. Поехали.
А-а-а-а-р!
По лесу шагал Франциск, собирал цветочки,
Я у папы лоб один, нет у папы дочки.
Вдруг из кущей василиск с хитрыми глазами,
Шустрый Франци бросил меч: загрызу зубами!
Убей василиска, убей!
Найди его тушку средь скудных просторов!
Убей василиска, убей!
Средь белого мха иль средь косогоров
Убей василиска!
Убей!
Рывок. Рылом о забрало. Бах. Больно.
Вертолет дрогнул, перекосился, начал падать, дифферент на нос, ненавижу вертолетчиков, такие гады.
Убей вертолетчика, убей-а-а-а…
Турбулентность, турбулентность, кишки из носа, кровь из глаз, я рычу, убей василиска, убей, «Анаболик Бомберс», альбом «Левая Тишина», убей василиска-а-а-а…
Темнота. Пахнет паленой резиной. И нашатырем.
Мерзко.
…а что вы хотите… все-таки дети… а мы их не на пилотов учим, я сам, между прочим, штаны чуть не… не рекомендую смеяться, он один пятерых таких, как вы, в узел завяжет…
Голос Седого.
Я открыл глаза. Седой стоял рядом. В руке платок, нашатырем воняет до слез.
– Очнулся, – довольно сказал Седой. – Давай выходи на воздух, я остальных подниму. А это что?
Седой увидел наушник.
– Опять эту дрянь слушаешь?! – Седой подцепил пальцем наушник и вытащил из-под брони плеер. – Я же запретил! У вас и так мозги разваливаются!
– Это для поднятия боевого духа, – сказал я. – Ритмичная тяжелая музыка в сочетании с мужественными патриотическими текстами. Тонизирует.
– Выметайся давай. – Седой сунул платок под нос Сирени. – Там тебя тонизируют по полной… «Убей василиска» – это что, по-твоему, мужественный текст? Ты хоть знаешь, что такое василиск?
– Знаю, – ответил я. – А в песне, между прочим, в глубоко символической форме говорится об известном случае со святым…
– Ладно, вундеркинд, выметайся. – Седой вытер лоб, поморщился. – Просыпайся, красавица, пора размять косички!
Сирень зашевелилась. Седой повернулся к Дрюпину.
Дрюпин выглядел плохо, хуже, чем во время полета, Седой приложил к нему нашатырь, но Дрюпин был недвижим и холоден, как пик Коммунизма.
Солнце не растопит лед каменной реки, весны не будет никогда, Су Ши, придворный поэт китайского императора, эпоха Сун, одиннадцатый век.
Седой принялся лупить Дрюпина по щекам. Смотреть на это было невесело. Я отстегнул ремни и стал пробираться к выходу.
Воздух. От воздуха мне полегчало.
Шлем заляпан кровью. Моей. Это из носа. Я протер шлем о колено и спрыгнул на траву.
Огляделся.
Место высадки чрезмерной курортностью не отличалось, здоровый среднерусский депрессняк. Березки листиками шумят, гармошка играет, играет…
Ничего не шумит, ничего не играет. Валдайская возвышенность, причем в самых мрачных ее проявлениях, милое, милое Лукоморье. Вдалеке разрушенный коровник, вблизи, конечно же, покосившиеся хаты, окна в землю вросли. Над головой лопасти бесшумно перемалывают воздух.
