Я стояла перед сереньким зданием в пять этажей. Настроение было
таким же унылым, как и это сооружение с бесформенными окнами и
дверью, которая открывалась так, будто ее взяли из какого-нибудь
средневекового фильма.
Педагогический областной колледж – ужасное место. В нашем городе
все знали о нем. Столица области – Вальск – ужасает своей
бедностью. Даже для провинции она безнадежна. Но все равно, каждый
год молодежь приезжала сюда, стараясь выбраться из окрестных
деревень. Я, как столичная жительница, была крутой. Мне –
аристократке из маминой квартиры – вид здания казался ужасным.
Как нарочно, начался дождь. И без того серое здание стало
выглядеть совсем грустным. Мимо со свистом проехала машина. За
рулем сидела вульгарная девица с накладным белым хвостом, в темных
очках, нелепом розовом топике. Безумно фальшиво она пела
современный хит отдаленной провинции. На меня веером брызнули капли
грязной лужи.
Мимо торопливо бежала другая девица – невзрачная, в джинсе и с
замусоленным зонтом. явно приехала из деревни, поступать. Тут же
дают комнату в общежитии. пробегая мимо, она подняла на меня
тусклые глазки.
- Что стоишь? – блекло улыбнулась она. – Побежали,
простудишься.
И она пустила меня под зонт. Как пара персонажей из дешевого
фильма ужасов, мы шагнули в наводящие тоску двери.
- Ты в приемную комиссию? – продолжала простецки улыбаться
незнакомка с зонтом.
- Нет. Я ищу Адель Макаровну, с кафедры младшей педагогики.
В пустом коридоре раздался страшный звук. Он напоминал грохот
костей скелета, вылезшего из недр земли. Источником звука оказался
не менее похожий на скелет незнакомец, ехавший по каменному полу на
ободранном, совершенно безликом скейтборде явно столетней
давности.
- Орест, что за манеры! – нахмурилась провожатая.
Тощий темноволосый парень остановил скейтборд, слез с него и
почти вежливо поклонился:
- Тысяча извинений, Адель Макаровна. Бес попутал.
- Иди с глаз моих, позор колледжа. – вздохнула моя новая
знакомая.
- Слушаюсь, о, звезда классных комнат! – продолжал валять дурака
Орест, загораживая себя скейтбордом.
Адель Макаровна запустила в паршивца зонтом. Снаряд просвистел у
него над ухом. Фальшиво повизгивая, чей-то будущий учитель ускакал
в коридор, где не горело ни одной лампы.
Адель Макаровна обернулась ко мне. Я не верила своим глазам. А
мама уверяла, что ей – тридцать шесть лет.
- Что, сомневаешься в своем рассудке? – грустно усмехнулась она.
– Да, тридцать шесть мне.
Мы прошли за зонтом, временно исполнявшем роль снаряда, и
отважно двинулись в коридор, свет в который попадал только через
несветлые окна.
- А ты, значит, Евгения. – констатировала она.
Я кивнула.
- Ну, проходи. Помогу, чем смогу.
Мы прошли в комнату, оказавшуюся кабинетом. Мне он больше
напоминал келью, но не средневековую, а – как из недорогого квеста.
Вместо каменных окрестностей – облупленные стены. Факелы удачно
заменены на жутко старые лампы с сияющей ниточкой, которую сдавали
в специальный металлолом. На стенах – портреты серьезных дядек и
тетек. Меня среди них не будет никогда. И вообще, я не хотела быть
преподавателем. Но так получилось, что у мамы в колледже были
знакомые.
Колледж не считался престижным местом. Попасть сюда было просто.
Я имела право надеяться на стипендию, хотя обучение на заочном было
платным. И еще у меня было больше шансов найти работу.
- Так ты любишь детей? – уточнила Адель Макаровна, когда мы
расселись.
Я детей терпеть не могу. В семье я – младшая. У меня есть брат и
сестра. но я, как последыш, считалась самым ненужным ребенком, и на
меня возложили «почетную» обязанность присматривать за этими двумя
дылдами. Я должна была следить – как у них дела, нет ли проблем в
школе, берут ли они с собой обед… При первой возможности я сбежала
на работу, и она оказалась, как назло, аналогичной. Няни
востребованы даже в таком небольшом городе, как наш.
