Рассвет, как всегда стремительный в этих местах, застал
Флозерина сидящим на краю скалы, беззаботно щурящимся на
ослепительно-жизнерадостное солнце. Рядом стояла ополовиненная
бутыль кватти–олы[1]. В ста с лишним футах, внизу, виднелись густые
кроны каштанов. Зеленое море, волнуемое легким ветерком, лениво
шевелилось, зажатое с двух сторон высокими скалами. Это место
называлось Керенцатель — Рана Бога. Глубокое ущелье напоминало
собой разрез от меча на теле, но его размеры могли принадлежать
только сверхсуществу. Сзади раздались чьи–то тяжелые шаги.
— Привет, — рассерженным шмелем прогудел подошедший. Ростом он
был едва ли не на голову выше сидящего эльфа[2], и в нем без труда
можно было опознать гнома: непомерно широкие плечи, кулаки размером
с приличную сковороду. Широкую грудь закрывала огненно–рыжая
борода. Короткие усы топорщились, придавая гному воинственный вид.
В лучах восходящего солнца голова прибывшего сияла, как начищенный
котелок. Последнее веяние моды подгорного племени – бриться
наголо.
— Давно пришел?
— Нед–давн–но, — заплетающимся языком, с трудом произнес
эльф.
Гном скривился, будто укусил лимон:
— Нахлебался–таки своего эльфийского пойла, дурачок.
— Им–мею п–право.
— Имеешь, имеешь, — буркнул гном, подходя поближе, пока не
схватил эльфа за пояс и не оттащил от края. Поставив эльфа на ноги,
он тут же нанес ему удар в живот. Несчастный сложился вдвое и
рухнул на колени. Его вырвало. Затем еще и еще. Даже когда
казалось, что он сейчас выплюнет свои кишки, он не мог
остановиться.
Наконец фонтан иссяк, и эльф замер, стоя на четвереньках над
лужей собственной блевотины. Руки его подломились, но гном был на
чеку и, схватив Флозерина за пояс, закинул его себе на плечо. И в
таком виде понес эльфа к себе домой.
— От–пус–сти мен–ня, Герхард, — простонал он.
— Уже пришли, — гном скинул ношу на груду листвы. – Сиди
здесь.
Как и всякий уважающий себя гном, Герхард жил в каменном доме в
теле скалы, укрытом от случайного взгляда ковром из плюща и
небольшой дубовой рощей. Дверь из мореного дуба толщиной могла
поспорить с крепостной. Вернулся он, держа в руке кружку, и, сунув
ее в дрожащие руки Флозерина, бросил короткое:
— Пей!
С трудом поднеся кружку к губам, непослушными руками эльф
опрокинул ее содержимое в рот. В тоже мгновение лицо его приобрело
бордовый оттенок, казалось, кончики острых ушей сейчас загорятся.
Он смешно выпучил глаза, пытаясь сделать вдох, словно рыба,
выброшенная на берег. Слезы потекли из покрасневших глаз. Флозерин
был похож на утопающего: он размахивал руками, хватаясь то за
горло, то за землю, на которой оказался.
В конце концов, ему удалось сделать вдох, и он тут же побледнел,
как первый снег. Переведя дыхание и перестав менять цвет кожи, как
хамелеон из южных дождевых лесов, Флозерин с укоризной посмотрел на
гнома:
— Ты подсунул мне свое пойло, Герхард…
— «Предсмертный вздох» — не пойло, — гном поднял упавшую кружку.
– К тому же это единственное средство, нейтрализующее действие
вашей эльфийской дряни. Ума не приложу, откуда ты ее достаешь?!
Эльфов на всем острове — раз и обчелся.
— Кватти–ола не дрянь! И еще ты меня ударил, — обиженно заявил
Флозерин.
— Мне нужно было убедиться, что ты не начнешь размахивать руками
и ногами в самый не подходящий момент. Надеюсь, ты не
обижаешься?
— Еще не знаю…
— Ладно, хватит ныть! — оборвал гном Флозерина. – Поднимай с
земли свою звезднорожденную задницу и марш в дом!
С видом оскорбленного достоинства эльф отряхнул штаны и куртку.
Извлек из черных волос несколько листочков и прошествовал в дом,
показывая крайнюю степень обиды, не забыв пригнуться при входе.
Внутри все было подстать хозяину, такое же грубое и неказистое, но
прочное и долговечное. К жилым помещениям примыкала и мастерская,
напоминающая царство хаоса, после его окончательной победы над
порядком. В худшем из ее вариантов. Но за ее пределами все было
чисто и носило следы недавней уборки.
