Маргарита
Капли дождя барабанят по окнам старенькой «Газели» заведующей приютом, стекая с мокрых осенних листьев тополей, что выстроились в ряд вдоль разбитой дороги. Анна Петровна Талицкая, моя новая опекунша, управляет детским домом для девочек, куда мы сейчас направляемся. Мы не обменялись ни единым словом уже добрых пятнадцать минут – с тех самых пор, как она забрала меня с маленькой железнодорожной станции в центре городка. Мёртвая тишина в салоне становится такой плотной и удушливой, что я начинаю всерьёз беспокоиться – не задохнусь ли я от неё раньше, чем мы доберёмся до места.
Эта женщина в строгом тёмно-синем костюме советского покроя бросила на меня всего один-единственный осуждающий взгляд – на мои острые стрелки чёрной подводки и пышные бёдра, выставленные напоказ в сетчатых колготках под чёрными потрёпанными шортами, которые плотно облегают мою округлую попу, – и презрительно закатила глаза, словно увидела нечто непристойное.
Стерва. Простите, но я категорически не собираюсь прятать своё тело под бесформенным мешком только потому, что, упаси господи, кто-то увидит мои женственные формы. Никто не взорвётся и не умрёт от того, что почувствует себя слегка неловко, взглянув на девушку с большой грудью и мягким животом, которая уверенно носит короткие подолы и глубокие вырезы. Я ношу то, в чём мне комфортно и хорошо, – и плевать мне на тех ханжей, кому это категорически не нравится.
Мой стиль одежды – это единственное, что я ещё показываю этому жестокому миру. Единственное, что остаётся по-настоящему моим.
Хотя я, честно говоря, и не ожидала ничего принципиально иного. Такова жизнь в государственной системе. Меня швыряет из одного приёмного дома в другой, из приюта в приют, словно ненужную вещь, и я никогда, ни при каких обстоятельствах не вписываюсь никуда из-за своего тяжёлого прошлого. Меня перестали отдавать в приёмные семьи много лет назад, после слишком многих… неприятных инцидентов.
«Проблемная» – это слово, которое чаще всего встречается в моём толстом досье, исписанном мелким почерком социальных работников.
«Маргарита замкнутая… Маргарита слишком сложная в обращении… Маргарита ввязалась в драку в школе… Маргарита снова устроила пожар…»
Это неизменно становится основной причиной, по которой меня возвращают обратно в систему, словно нежеланный новогодний подарок, который хочется поскорее сдать в магазин. Отбраковка – вот кто я такая на самом деле. Бракованный товар.
Скованными, неуверенными движениями я старательно натягиваю рукава бордового шерстяного свитера на уродливые шрамы на тыльной стороне сжатых кулаков. Ожоги от того страшного пожара в доме давно зажили, но оставили мою кожу изуродованной тонкими красными и серебристыми линиями, которые причудливо тянутся от самых кончиков пальцев до локтей, словно паутина боли. Я не помню всего о той кошмарной ночи – только отдельные вспышки самых страшных моментов, которые до сих пор снятся мне в кошмарах. Шрамы – моё вечное напоминание обо всём: о той ужасающей ночи в окружении смертельного пламени, о выражении лица моего приёмного брата, о том, что со мной что-то фундаментально не так.
Неприятный, тяжёлый комок медленно сгущается в горле, пока я тщательно прячу руки на коленях и осторожно провожу большим пальцем по одному из самых заметных шрамов сквозь плотную ткань свитера. На короткий миг зрение предательски затуманивается от жгучих, едких слёз. Сжав губы до белизны, я энергично моргаю, прогоняя их прочь, и упрямо начинаю смотреть на грустный маленький городок, сквозь который мы медленно проезжаем. Я больше никогда, ни при каких обстоятельствах не позволю этим слезам пролиться.
