>Притча
>Пчелы – древнейшие обитатели нашей планеты, по данным палеонтологии, они существовали за 55—60 млн. лет до появления первобытного человека. В Испании, недалеко от города Валенсия, найдено наскальное изображение древнейших наших предков в момент добывания ими меда. Дошедшие до нас памятники материальной культуры показывают, что в начале IV и в конце III тысячелетия до н. э. жители Вавилонского государства успешно занимались пчеловодством.
>Ассирию в I тысячелетии до н. э. называли страной меда и масличного дерева. Ассирийцы покрывали тела умерших воском и погружали в мед.
>В Палестине пчеловодство было известно около четырех тысяч лет назад.
Дмитрий Иванович Вощев был доволен, как это ни странно, что его в 57 лет отправили на пенсию. В начале 90-х годов, все разваливалось, закрывалось, закрылся и их, самый большой в Сибири Красноярский машиностроительный завод, – вернее делался вид, что он существует, – негласно же практиковалось по все стране такое правило: людей предпенсионного возраста увольняли «по сокращению штатов». А это давало им возможность досрочно уйти на пенсию. Сколько было трагедий! Друг Дмитрия Ивановича, Анатолий Петрович Кораблев, ведущий инженер, разработчик множества программ и усовершенствований, оказавшись в одночасье ненужным, впал в тяжелую депрессию, близкие даже опасались за его здоровье. Но для Дмитрия Ивановича настали хорошие времена.
Дело в том, что с ранней юности была у Вощева заветная мечта: он хотел завести пасеку, разводить пчел. Он собирал книги и статьи, какие только мог достать по пчеловодству. Это выработалось у него в какую-то навязчивую идею. Он сам над собой посмеивался, но как только представилась возможность – еще в советские времена – взять участок подальше от города, потише, покрасивее, с разнотравьем, и в долине между сопками, – он взял, не пожалел денег, – пару гектаров. Но каких!
Поселок, от которого надо было ехать еще километров десять на УАЗике («мой вездеход» как любовно называл его Вощев) до его угодья, вырос в 30-е годы под Красноярском, в часе езды на электричке. Строили его для себя семьи «раскулаченных», в основном, зажиточные казаки, и считали, что им повезло. Их бросили сюда весной, а не в разгар морозов: можно было в тайге прокормиться и выжить, и как-то построиться до зимы, да и город, считай, рядом. А в поздние советские годы поселок слыл богатым хозяйством, с уютными почти городскими домами. И во время бурных перемен селяне с крепкой кулацкой жилкой не растерялись: выращивали и продавали что могли. Так вот, Дмитрий Иванович хорошо заплатил и бульдозеристу и трактористу из поселка. К его дальнему участку проложили просеку в тайге. Он огородил сеткой своё хозяйство, – скорее от зверей, чем от людей, – поставил сторожку, и летом регулярно приезжал траву косить, пни выкорчевывать и любоваться природой. А любоваться было чем!
В его «сотки» входило светлое озеро с ключевой водой, огромная поляна с разнотравьем, и все посреди тайги. А небо! А воздух!
Виды и из окна его дома в Красноярске были дивные. Он жил на девятом этаже нового кирпичного дома, лоджия большой комнаты выходила на Енисей. Далеко-далеко видны были и широкие разливы реки, и могучие весенние воды; Енисей, правда, теперь не замерзал, как Красноярскую ГЭС построили, но наполнялся весной большой водой и с шумом мчался вдаль. Ночью город и пароходы, которые плыли по Енисею, сияли огнями: переливалось отражение в воде, и радовали душу. А еще летом глубокое синее небо, поднималось куполом ввысь; зимой оно было звездное, морозное – звезды висели прямо над головой. Но вот такого воздуха, как там, в тайге, в городе не было.
