Она брела сквозь долгую ночь, сквозь чащобы и болота. Продиралась через сугробы и поваленные деревья. Она скользила по насту, падала, ломала хрупкие, словно хрустальные, болотные травы. Снова вставала и шла дальше.
Набившийся в сапоги снег кандалами сжимал голени. Дыхание замирало седым инеем на ресницах, застилая взор. Тяжёлые меховые одежды оледенели, тянули к земле. Но царская дочь не ведала ни страха, ни усталости, ни холода.
Напротив, она благодарила Хозяйку Белых лесов за то, что та так скоро прислала северные морозы. За то, что стылым дыханием своим осушила слёзы на щеках, что метелями замела следы царевны-беглянки.
Но самое главное, за что была благодарна царевна Ледя̀нице, – что та сковала льдом водоёмы. Надёжно заточила врага – о̀боротницу, речную волчицу.
Скрипели деревья. Жалобно стонал в вышине ветер, точно неупокоенные души жаловались на свою судьбинушку. Призраки тянули костлявые руки-сучья к царевне, хватали за соболий воротник, за рукава, за подол.
Да, судьба живых волновала царевну больше. Злоба наливала сердце её жаром и гнала вперёд.
Ни лихие люди, ни голодные звери, ни духи зимы, ни ведьмины хороводы не пугали её так, как зубастая оборотница. Ни глупые бояре, ни наивный отец не злили так, как колдун, которого назначили царевне в мужья…
Уж сколько лун владыка-батюшка приглашал женихов из соседних да дальних заморских земель для любимой дочери. Отворачивала та грустные очи от любого, кривила розовые уста.
Никто не нравился царевне. А без страсти, без нежности, без воли сердца юного как можно идти под венец? Никто не ведал истиной причины отказа, секрета царевны. Прозвали её в народе обидно да презрительно – Несмеяной.
«Что ж, Несмеяна так Несмеяна, – царевна зло стиснула зубы, шагая сквозь сугробы. – Вы ещё узнаете, на что я способна! Покажу я и о̀боротнице, и её приспешнику, колдуну проклятому. Отомщу обидчикам, вот тогда и посмеюсь…»
Гремели боевые песни и ржали кони. Верным был шаг, ровным строй.
Позади остались родные дома и горы поверженных врагов. Дружинники не пощадили никого. Рубили головы, секли, давили, топтали. Кони, люди – все, как один, богатыри. Воины в сверкающих кольчугах, при мечах, щитах и копьях.
Двигались войска на восток, к столице Речи. И солнце нового дня огнём отражалось в их глазах.
Немало людей удалось собрать могучему предводителю восстания Емельяну Филину. Поднялся народ, чтобы сбросить оковы царской власти. Довольно с них было удушающего рабства, краж земельных. Пока крепка в руках силушка, нужно брать свою судьбу…
– …Емельян! Ты где там? Наруби дров. Емельяшка, принеси воды! – от бабьего крика все его видения разметало, как туман – ветром.
– Да что ж вы дуры такие, – сонно пробубнил Емеля. – Вот пристали… Доброму человеку покоя не даёте.
Он и не думал подниматься с нагретого места, даже глаз не открыл. Только перевернулся на другой бок и плотнее укутался в покрывало.
– Сколько можно на печи валяться? – голос невестки приблизился.
– Богатырь Ѝлияс тридцать лет и три года лежал на печи, – ответил Емельян. – У меня ещё есть годков десять…
– Так через десять лет тебя никакие волхвы, никакие чудодеи на ноги не поднимут, лентяй ты эдакий, – подхватила вторая невестка.
– Я важные мысли думаю, – объяснил Емеля. – О бедах народа нашего, о процветании царства.
– И что же именно ты думаешь? – игриво поинтересовалась младшая невестка.
Её звонкий голос заставил Емелю окончательно проснуться. Он откинул с себя тряпьё, точно богатырь – плащ, ловко соскочил с печи.
– Думаю, что довольно терпеть произвол царя! – с горящим взором воскликнул он и сжал кулаки. – Пора брать власть в свои рученьки!
– Начни-ка ты с этого, – рассмеялась невестка, сунув ему ведро для воды. – Иначе уже сегодня «народ» твой с голоду помрёт без чаёв да компотов.
