Пролог
Лес под Вызимой не горел. Он тлел. Дым, едкий и трупный, впитывался в шерсть плащей, в кожу ладоней, в самые поры земли. Он был похож на дыхание самого леса, умирающего долгой, мучительной смертью. Геральт из Ривии шел сквозь этот дым, и каждый его шаг отдавался в тишине глухим, окончательным стуком. Лес был мертв. И он шел на запах смерти.
Его наняли найти Проклятие. Местные, крестьяне с посеребренными вилами и почерневшими от страха лицами, клялись, что в чащобе завелся «лесной дух», «злой дух», «не упокоенная тень». Они тыкали грязными пальцами в сторону дыма, их глаза бегали по сторонам. Геральт слушал, кивал и уже знал, что это не дух. Духи не оставляют на стволах дубов таких шрамов – длинных, точных, словно от когтей исполинской стальной кошки. Это была работа меча. Или, может быть, эльфийского клинка.
Он нашел их на опушке, у подножия холма, изрытого старыми эльфийскими катакомбами. Тела. Человеческие. Четверо. Не солдаты – у солдат была бы униформа, хоть какая-то амуниция. Эти были одеты в грязные походные плащи, в руках – дешевые мечи, зазубренные от неумелого боя. Ополченцы. Охотники. Охотники на нелюдей.
Геральт присел на корточки, двигаясь бесшумно, будто дым сгустился вокруг него в призрачную плоть. Он не боялся, что кого-то спугнет. Спугнуть тут было уже некого. Смерть витала в воздухе, старая, остывшая.
Первый был убит ударом в горло – точным, быстрым. Даже не ударом, а уколом. Клинок вошел под кадык и вышел у основания черепа. Смерть мгновенная. Второй пытался прикрыться – на его предплечье были глубокие порезы, но не от парирования. Ему перерезали сухожилия, обездвижили, а потом нанесли смертельную рану в подмышку, где кольчуга не защищала. Холодная, расчетливая эффективность. Не злоба. Ремесло.
Третий и четвертый лежали вместе. Они бежали. Одному клинок вошел точно между позвонков. Второй, обернувшись, получил удар в лицо. Не размах, не удар в ярости. Короткий, резкий выпад, острие вошло в глазницу и пронзило мозг.
Геральт выпрямился. Его ведьма чьи зрачки, узкие как щели, скользили по земле. Ни следов паники, ни груды тел. Бойня. Череда безупречных убийств. Один против четверых. И победил один.
Он обошел поляну и нашел его. Не тело. Знак.
На плоском камне, обагренном кровью, лежала ветка дуба. Не сломанная, не брошенная. Аккуратно очищенная от коры, так что обнажилась белая, почти живая древесина. На ней были нанизаны четыре уха. Человеческих. Это не был трофей. Это было послание. Простое, как эльфийский клинок, и столь же жестокое.
«Я здесь. Я пришел за своим. За каждое ухо моего народа – ваше ухо. За каждую жизнь – ваша жизнь».
Геральт почувствовал знакомый холод внутри. Это не было Проклятие. Это было нечто иное. Нечто худшее.
Он услышал тихий звук. Не скрип ветки, не шелест листьев. Звук, которого в мертвом лесу быть не должно. Детский плач.
Ведьмак обнажил свой меч – стальной, для людей – и двинулся вглубь чащи, к входу в катакомбы. Дым стелился у его ног, как призрачная река. Плач становился громче. Он доносился из-за груды обвалившихся камней, что когда-то были аркой входа.
Геральт отодвинул плечом тяжелый камень. За ним была небольшая пещера, рукотворный грот. В воздухе пахло влажной землей, дымом и страхом.
На полу, прижавшись к стене, сидела девочка. Лет семи. Лицо ее было испачкано сажей и следами, грязное платье порвано. Она смотрела на него огромными, полными ужаса глазами и, завидовав его фигуру в проеме, вскрикнула и прижала к груди какую-то тряпку.
– Не бойся, – голос Геральта был низким и ровным, без эмоций. Он убрал меч в ножны за спину и медленно, как с диким зверем, присел перед ней. – Я не причиню тебе зла.
