Осенние листья медленно опадали на усеянный грязными лужами двор
Дома. Гуппер уныло скреб землю веткой, собирая этих мерзких
негодников в кучи, которые после нужно было уносить на компост.
Работа, конечно, не трудная, но и удовольствия парнишке она не
доставляла. Он бы с большей радостью повозился с другими детьми на
выпасе свиней, но нарушить приказ тётушки паренёк не
осмеливался.
Уборка листьев была его наказанием, что, само по себе, было чем-то
из ряда вон — его почти никогда не наказывали. Бывало, конечно, что
Гуппер с другими парнями умудрялся устроить большой переполох в
Селении, или, скажем, поджечь дерево на праздник весеннего
равноденствия. Но тогда наказывали всех скопом, не выделяя никого
лично.
За свои неполных четырнадцать лет Гуппер так и не сумел ничем
выделиться. У него даже прозвища не было, у единственного пацана во
всем Селении. Все вокруг умудрялись вляпаться во что-то
значительное, отметиться чем-то особенным и получить неповторимые
клички. Прилипчивая маленькая соседская девчонка, что везде и всюду
таскалась за ним, успела покрасить свои волосы в режущий глаз
фиолетовый свет, за что и получила звонкое прозвище Фиалка. По
всему Селению бегали Плевалы, Косые, Хмурые и Чёрные. Был даже один
Три дуба. И только Гуппер был просто Гуппером. Он старательно
ввязывался во все неприятности, которые затевали его друзья, всегда
кричал, когда кричали остальные, но так и остался просто
Гуппером.
Так что его персональное наказание неким образом льстило ему и
служило поводом для гордости. По началу. Но нескончаемый листопад
превращал пятиминутное дело в бесконечное размазывание луж по
двору.
За высоким забором, окружавшим и двор, и Дом, послышались задорные
голоса и шлепанье множества ног. Парень вытянул шею, вглядываясь в
щели между старыми досками. Замелькали серые мешковатые курточки,
которые в Селении носили все, от мала до велика. Толпа весело
пробежала мимо Дома, куда-то в сторону площади Зала Старших, так и
не дав повода Гупперу оставить надоевшее дело и умчаться
прочь.
Парень уныло вздохнул, нарисовал круг на грязи и принялся добавлять
черты, пытаясь изобразить то ли тётушку, то ли корову.
— Ты чего здесь торчишь? — раздался звонкий голосок. Гуппер
вздрогнул и размазал художества матерчатым лаптем.
— Я наказан, — пробурчал он и обернулся.
В створках больших ворот стояла Энни Фиалка, нетерпеливо теребя
подол серого платья в руках.
— Там какой-то странник на площади речь толкает. — В её больших
серых глазах плясали маленькие чертенята. — Пойдем посмотрим! Все
там. Тётя Марта не будет ругаться.
Парень сделал вид, что оставляет недочищенный двор с неохотой и
сомнением, и радостно побежал вслед за девочкой с фиолетовыми
волосами.
Площадь перед Залом Старших была единственным во всём Селении
местом, вымощенным камнем. В центре площади раскинуло свои могучие
ветви древо Высшей Благодати, что оставили верховные как
благословение для жителей. Древо цвело круглый год, украшая площадь
лепестками всевозможных цветов и распространяя на всё Селение
сладковатый аромат ванили.
Здесь было многолюдно и шумно. Жители толпились у порога Зала
Старших, мешая разглядеть, что же, собственно,
происходит.
— На любой вопрос! На любой! — громко вещал высокий мужской голос.
— Всё, что происходит вокруг нас, всё, что происходит в мире, можно
объяснить, не обращаясь к магии. Почему подул ветер, когда будет
дождь. Можно предсказывать и приумножать урожаи. Можно даже сделать
ночь светлее дня!
Толпа весело зашумела. Кто-то закричал “Завали пасть!”, и этот крик
был подхвачен десятком голосов.
— Оглянитесь вокруг, — не унимался оратор, — разве все окружающие
чудеса можно списывать только на деяния верховных? Может есть
что-то большее, чем течение эфира. Что-то доступное и для нас,
людей!
