— Мама, а почему мальчик плачет? —
повернулась моя малышка.
— Не знаю, Анфис, — перехватила я
руку дочери.
Сердце сжалось.
Мальчишка лет пяти, стоял один за
металлической коробкой автобусной остановки и горько, тихо,
по-мужски плакал. Смахивал скупые слёзы, вытирал о себя руку и
скорбно вздыхал.
На остановке, куда мы пришли после
прогулки по парку, стояла целая толпа народа, у палатки с разливным
квасом — очередь, но мальчик прятался за пустые кеги — не хотел,
чтобы видели его слёзы. Такой маленький, а уже настоящий
мужчина.
Как ни тянуло подойти, обнять,
утешить, я сдержала порыв. Остановилась поодаль, погладила по
голове прильнувшую дочь, уважая право человека горевать в
одиночестве, каким бы маленьким он ни был, готовая прийти на
помощь, если вдруг понадобится.
Однако сердобольные нашлись.
— Малыш, а где твоя мама? — увидев
мальчика, направилась к нему тётка, что подошла следом за нами.
Потянула за руку, когда он упрямо отвернулся. — Женщины, чей
ребёнок? — спросила громко, когда мальчишка вырвался.
Народ на остановке стал
оглядываться, пожимать плечами.
— Нет, ну это же ненормально, такой
маленький ребёнок и один, — возмутилась она.
— Да где эта кукушка, в конце
концов? — столь же эмоционально воскликнул мужчина, что пришёл
вместе с ней, обращаясь к женщине, торговавшей квасом.
Та отсчитывала сдачу и лишь вяло
кивнула.
Увидев испуганный взгляд, я
инстинктивно шагнула ближе к мальчику, чтобы защитить его от этой
парочки. Конечно, вид одиноко плачущего ребёнка мало кого мог
оставить равнодушным, но люди реагировали по-разному, а эти двое
возмущались и нервничали, чем только пугали ребёнка.
Он тревожно оглянулся, готовый
сбежать, когда из-за моей спины раздался мужской голос.
— Эй, ты чего? — обогнул меня
мужчина, присел на корточки, заглянул мальчишке в лицо. — Ревёшь,
что ли?
Ребёнок порывисто его обнял и
разрыдался пуще прежнего.
— Ну-у, ты это заканчивай, — мужчина
погладил его по спине, обхватив большой ладонью светлую головёнку,
прижал к себе. Он и сам был немаленький: высоченный, широкоплечий.
— Я же сказал: сейчас вернусь.
Мальчишка вытер слёзы, рвано
вздохнул:
— Я думав, ты тоже потерявся.
— Не дождёшься, — взъерошил его
непослушные волосы мужчина. — И Снежка найдём.
— А, так это отец, — сказал кто-то.
— Ну явился, и слава богу!
Подошёл автобус, люди заторопились
по своим делам, и только я застыла, как вкопанная.
Андрей? Не верила я глазам.
Не может быть.
То есть, конечно, это могло быть.
То, что он вычеркнул меня из своей жизни, то, что я думала, никогда
его больше не увижу, не значит, что его нет. Но что мы встретимся,
так… здесь…
— Мама! Ма-а-ам! — дёргала меня
дочь, пытаясь освободиться. — Мне больно!
— Прости. Прости, малыш, — разжала я
непроизвольно стиснутую руку.
— Вы вообще в своём уме, оставить
маленького ребёнка одного на улице? — возмущалась всё та же
агрессивная тётка.
— Слышь, я разве лезу в воспитание
ваших детей? — развернулся тот, кого здесь не должно быть. Знакомо
откинул с лица непослушные светлые кудри, словно выгоревшие на
солнце.
Я невольно сглотнула. А он скользнул
по мне взглядом, как по пустому месту, и свирепо уставился на
неугомонную пару. В том, что он готов порвать любого за своего
ребёнка, можно было не сомневаться.
— И вы не лезьте, куда не просят, —
сказал он и добавил: — Пожалуйста.
Женщина что-то возмущённо пробубнила
и, дёрнув своего спутника, поспешно затопала к остановке. Автобус
забрал пассажиров и отъехал.
А я продолжала стоять, очумело глядя
то на Андрея, то на его сынишку.
Его сыну примерно столько же,
сколько моей Анфисе, около пяти. И он… хотела бы я сказать: похож
на отца, но нет, в отличие от моей девочки. Это у неё волосы с тем
же солнечным отливом. Это его зелёные глаза она унаследовала от
человека, что теперь… смотрел на меня этими зелёными глазами с
золотыми искорками на радужке и словно видел в первый раз.
