— Так, так, отдел
материально-технического обеспечения, — радушно встречает нас Элла
Лисовская, поднимаясь из-за стола. Я едва вернуться
успела. Едва зашла в кабинет. Да что там, ещё поцелуй моего
Рыжебородого Бога на губах не остыл, а она нас уже
вызвала. — Проходите, проходите.
Сама отодвигает для нас стулья эта
новоявленная коммерческий директор холдинга. И садится не во главе
переговорного стола, а напротив меня. Рядом с Рачковой, вежливо
покашливающей, но явно, как и все, не знающей, что ожидать от этой
приятной брюнетки с влажным взглядом газельих глаз.
А она хорошенькая эта Эллочка. Да что
там, красавица! Про таких говорят: домашняя девочка. И не скажешь,
что бизнес-леди. И не поверишь, что деловая, хваткая, зубастая. Всё
в ней источает уют, кротость, мягкость, приветливость. От тёплого
свитерка, надетого вместо строго костюма, до очаровательно
женственных черт лица и ласковой улыбки, которой она одаривает
каждого, называя по именам.
— Наталья Петровна, — улыбается она
словно агент «Орифлейм», зазвавший домохозяек на презентацию. —
Наталья Витальевна, Лана Валерьевна. Никого не перепутала?
— Нет, — машем мы головами, отвечая
недружным хором.
— Ну и славно. Как вас мало, я даже
растерялась, — открывает она перед собой ежедневник и миленько
покусывает колпачок ручки, вчитываясь в свои заметки. Такая
безобидная. Такая дружелюбная. Что уже хочется блевануть.
Мой будущий и её несостоявшийся муж
не сказал о ней ни одного плохого слова. Честь ему, конечно, и
хвала за это, но решение его отца объединить «ЭйБиФарм» и
«Эллис-Групп» в холдинг, коснулось лично нас обоих, раз теперь
придётся каждый день видеть эту Эллу Маратовну, как она только что
представилась.
Более того, мне придётся подчиняться
ей. Потому что я всего лишь менеджер. А ей — подчиняться
Танкову. Потому что парень, который сделал предложение руки и
сердца нам обеим, теперь исполнительный директор. И да,
субординация в любой компании — это, конечно, святое. Но какое
значение имеют все эти бейджики и таблички на дверях кабинетов,
когда, глядя друг на друга, мы думаем одно и то же: «Он с ней спал
(спит)». Нужное подчеркнуть.
И угадайте, кого она просит
задержаться, после того, как поясняет перспективы работы в холдинге
и расширение нашего отдела?
— Я не буду делать вид, что мне всё
равно, — плотно закрывается она дверь и встаёт напротив. — Есть
вещи, которые не забываются. Ни через год, ни через два, ни через
двадцать. Никогда. Это больно. Это обидно. Это до такой степени
жестоко, что ты не можешь поверить в реальность происходящего.
Когда утром он встал, поцеловал тебя сонную, как обычно на
прощанье, оставил в кофеварке твою порцию кофе, на столе записку
«Люблю тебя! Не скучай!», а вечером сел напротив, посмотрел в глаза
и сказал: «Прости! Мы не можем быть вместе. Это будет неправильно».
И даже вещи свои не забрал. Просто встал и ушёл.
— Элла, мне…
— Нет, тебе не жаль, —
останавливает она меня взмахом руки. — Ты думаешь, что я сука,
которая решила во что бы то ни стало его на себе женить. Используя
влияние на отца, акции да, собственно, какая разница что, ведь на
войне все средства хороши. И да, я готова на что угодно, —
опирается она руками на стол, нависая надо мной. — но не ради того,
чтобы отомстить… Чтобы заткнуть эту боль. Боль, с которой я живу
два этих грёбанных года. Боль, которая не лечится ничем. Ни
алкоголем, ни таблетками, ни психологами. Ничем. Только его
руками.
Она стоит ещё пару секунд, глядя на
меня в упор. А потом отворачивается и уходит к окну. Разглядывает
жёсткие листья замиокулькаса. Разворачивает горшок с цветком другой
стороной к свету. И словно совсем забывает о моём
существовании.
