.
Сейчас…
— Ненавижу тебя, Дымов. Не... на…
ви… жу… — выдыхала я на каждый его мощный толчок.
Две минуты назад я открыла ему дверь
и собиралась сказать, всё, что о нём думаю.
Наши взгляды — мой гневный и его
пронзительно-серый — скрестились, как шпаги. А потом я и сказать
ничего не успела — он заткнул меня поцелуем, задрал юбку и,
подхватив на руки, прижал спиной к стене прямо в прихожей.
Я глухо стонала, не в силах это
остановить. Схватив за волосы, тянула его к себе. Прямо через
рубашку, впивалась зубами в его плечо. И вновь поднимала голову,
чтобы сказать…
О, мой бог!
Нет, не это.
Ненавижу.
— Не… на… ви… жу…
Кожу царапала его щетина. Блузка
теряла пуговицы и трещала по швам.
Дымов тяжело, отрывисто дышал,
заставляя меня подчиняться своим сильным рукам, своим беспощадным
губам, своему могучему телу. Нашей страсти. Нашему общему
безумию.
Чёртов бывший!
Он всегда знал, что со мной делать.
А я никогда не знала, как этому противостоять.
.
Драконьей кровью
умывалась,
чтоб сделаться
неуязвимой,
но тут листок сорвался с
ивы,
но тут листок сорвался с
ивы,
но тут листок сорвался с
ивы,
прилип, проклятый, между
ног*
.
По телу волнами прокатывала
дрожь.
Десять лет мы были знакомы. Три года
женаты.
И всегда это было так, словно он был
создан для меня. Или я — для него.
Три сумасшедших счастливейших года
вместе, а потом… всё рухнуло.
Полгода назад мы развелись.
И не должны были снова этого делать.
Того, чем сейчас занимались.
Но делали — второй раз за последние
три дня.
Страстно, чувственно, горячо.
Самозабвенно.
Его бёдра двигались всё ритмичнее,
он во мне — всё глубже и резче.
Твою мать, как же он хорош…
Капля пота текла по его виску.
Изнемогая в его руках, я слизала её с кожи.
Наши глаза встретились. И выбив из
лёгких воздух, моё тело сотряс оргазм.
Каким бы он ни был громким, свой
сладострастный стон я не слышала. Но слышала, как Дымов выдохнул
моё имя. Видела его замутнённый взгляд, как он сцепил зубы, как
вздымается его грудь. Чувствовала, как содрогнулись в экстазе наши
тела. Мощно, согласно, единодушно.
А потом вернулась на землю. В прямом
и переносном смысле.
Дымов поставил меня на пол и, тяжело
дыша, ткнулся лбом в холодную стену.
Положив ладонь на мою шею, погладил
большим пальцем.
Нежно. Благодарно. Любя. Всё ещё
любя.
Ноги едва держали, и я заметно
покачнулась, но высвободилась из-под его руки.
— И тебе хватило наглости прийти? —
едва справляясь с дыханием, облизала пересохшие губы.
Вернула в строгий лифчик грудь.
Непослушные пальцы напрасно искали пуговицы на блузке.
Дымов застегнул ширинку.
— Аль, выслушай меня, — посмотрел на
меня тревожно, даже мучительно.
— Убирайся, — прошла я мимо него в
комнату.
— Аль, — он поднял с пола брошенную
куртку и пошёл следом.
— Я сказала: убирайся! Это больше не
повторится, — я стянула через голову порванную блузку. Не
поворачиваясь, влезла в первый попавшийся свитер.
И делая вид, что бывшего мужа не
существует, принялась искать паспорт, за которым, собственно, и
вернулась домой. Выдвигала и задвигала ящики стола, шарила руками
по полкам. Перебирала вытряхнутое на крышку пианино содержимое
сумки.
— Чёрт, да куда я его сунула? — всё
так же, как мимо пустого места, прошла я мимо Дымова обратно в
прихожую.
— Альбина, — поймал он меня за руку,
но я вырвалась.
— Я не буду тебя слушать, Руслан! С
того дня, как мы развелись, ты утратил право голоса. Да и все
остальные права тоже. Читай по губам: у-тра-тил. Какого чёрта ты
вообще припёрся? — старалась я на него не смотреть.
«И стоило всё бросать, уезжать в
другой город, начинать с нуля, если он и здесь без труда меня
нашёл? — сокрушалась я мысленно. — Стоило строить новую жизнь,
стараться стать другой, творить глупости, если эта сволочь вот так
запросто явился — и всё испортил».
