— Вадик, возьми трубку! Возьми, твою
бабушку, эту чёртову трубку, — уговариваю я длинные гудки,
вышагивая туда-сюда в босоножках на каблуках нечеловеческой высоты
по узкому бордюру.
— Да! — отвечает старший брат так
неожиданно, что я подпрыгиваю и, оступившись, соскакиваю на
мостовую.
— Слава богу! Ва-а-ди-и-чка, у меня
колесо спустило, — хнычу на всякий случай.
— Ты далеко? — спрашивает он сухо,
по-деловому.
Я оглядываюсь, но ошибиться сложно
даже с моим топографическим кретинизмом:
— В жопе мира.
— А серьёзно?
— Тебе адрес что ли назвать? Пять
сек.
Достаю с заднего сиденья машины лист
с адресом компании, в которой я только что с треском провалила
собеседование. Недалеко от здания компании «Экос», более двадцати
лет успешно производящей экологическую косметику, целого комплекса
зданий, цехов, складов, теплиц, занимающего хреналион гектаров
земли (я точно знаю, я готовилась), внезапно и охромела на заднее
правое колесо моя лошадка. Словно обиделась, что я бросила эту
капризную Мерседесу Гелентвагеновну не на офисной стоянке в табуне
статных внедорожников, а на автобусной остановке.
— Сорок шестой километр от нулевой
отметки трассы Ленинское-Кутузовск, — зачитала я, как диктор, с
листа.
— Крис, ты трезвая?
— Вадик, б… бабушку твою, —
оглядываюсь я на пустую остановку: но извиняться за свой
«французский» не перед кем. — Одиннадцать утра. Я только что с
худшего собеседования в своей жизни. На улице сорок градусов в
тени. У машины спустило колесо. И это только начало дня. Ты думаешь
мне до смеха?
— Ну, так бы и сказала, что ты в
жопе. В общем, не знаю где это, но сейчас приехать всё равно не
могу. Сильно спустило?
— Э-э-э… — я смотрю на расплющенное
колесо. — Чуть больше, чем совсем.
— Ясно. Ну, давай своими силами. Я
скажу, что делать.
Можно подумать, у меня есть
выбор, развожу я руками.
Повинуясь его указаниям, достаю из
багажника ключ, который его мегамозг в камеру телефона определил
как нужный баллонный, домкрат.
— И дальше что?
Положив телефон на машину, я включаю
громкую связь и натягиваю рабочие перчатки.
— Наклоняйся! — командует он. И
хорошо, что не видит при этом выражение моего лица. — Ищи раму. Это
такое жёсткое ребро, в которое нужно упереть домкрат и поднять
машину.
Весь цирк Дю Солей нервно курит в
сторонке, когда на шпильках в узкой юбке я раскорячиваюсь, чтобы
понять, куда сунуть чёртов домкрат. Но, кажется, у меня
получается.
— Дальше что? — кричу, чтобы меня
было слышно в телефон.
— Крути ручку!
Ручку? Зависаю я, глядя на
устройство, похожее на лягушку. Не знаю, почему этот ромб с
пружинками внутри напомнил мне согнутые лягушачьи лапки. Только
никакой ручки к лапкам не прилагается.
— Вадим, ты издеваешься что ли?
Какую ручку? — не в силах больше балансировать, обливаясь потом, я
сажусь на бордюр.
И тут слышу смешок. Хрипловатый.
Вызывающий.
Мне стоит больших усилий повернуть
голову. Но всё же я поворачиваю, гордо мотнув волосами, туго
стянутыми в хвост высоко на затылке. К тому, кто посмел
материализоваться из ниоткуда и подать голос. Чтобы оценить его
взглядом, способным остановить эпидемию бубонной чумы.
Неясно, откуда он взялся, чтобы
купить в сетевой кофейне на пустой остановке, рискну предположить,
кофе. Рядом ни машины, ни парашюта. Только день сегодня явно не
мой, потому что не я, а он производит на меня впечатление.
Этот двухметровый красавец лет
тридцати плюс. Воплощение дурного вкуса и небрежной сексуальности.
В шортах, светлой рубашке в мелкий рисунок с коротким рукавом, он
стоит, как атлант, подпирая столб, на котором держится крыша.
Хмыкает, глядя в телефон. Скрестив волосатые ноги в сандалиях, ждёт
у открытого окошка ларька. И излучает гравитационные поля мужской
привлекательности с радиусом поражения в километр.
