Принцесса, подонки и город тысячи ветров

Ну и мерзкая же погодка. Льёт весь день как из ведра, холодрыга, ветер всё юбку норовит задрать, словно наклюкавшийся клиент в заведении Малыша. Пожрал от души, залил щедро сверху кислым ячменным пивом, да глазки и замаслились – поозорничать бы, прежде чем завалиться на боковую. Да-да, я про тебя, ветрище, чем ты сейчас лучше? Чего присмирел? Понял, что не на ту позарился? То-то.

И угораздило же именно сегодня вырядиться фифой… Подол у коричневой шерстяной юбки вымок до самых колен и теперь лип к ногам тяжёлой мокрой тряпкой. Ботиночки на шатком низком каблучке сдались ещё в обед: подмётка у левого грозила вот-вот оторваться, а хлюпало в обоих уже давно. Ну так разве этакую дрянь за три койна приличный обувщик станет вощить да подошву клеить толком? В этой паре на все три монеты только и есть, что модный фасон, слизанный со столичных новинок. Горничные с камеристками ведь тоже пощеголять хотят.

Что там сверху творилось – даже думать не хотелось. За плащ не переживала, он у меня хороший, с особой пропиткой – единственное, что из привычных мне вещей напялила. Зато соломенная шляпка с бумажными цветами наверняка раскисла. Коса тяжёлая, аж голову назад тащит. Выжать бы, а то, боюсь, не сдюжит, отвалится. Не голова, нет.

И народ сегодня под стать погоде: хмурый, неразговорчивый. Во фруктовой лавке всего парой слухов разжилась, и это у говорливой-то Ноймы, которая сама все сплетни словно магнитом притягивает! Вот и стоило ради того рядиться… И работу не сделала, и вымокла как псина подзаборная.

Ничего, вот доберусь до дома, а там и в сухое переодеться можно. А, главное, в привычное. Нет, мужики, конечно, те ещё… Умудрились же на заре времён разобрать всё самое удобное: штаны, сапоги да свободные рубахи. А женщинам только и осталось, что громоздкие юбки, корсеты да каблуки. Шляпки ещё. Вот сами и ходили бы в юбках! Тем более что каждому второму эти самые штаны время от времени настолько тесны становятся, что так и норовят поскорее расстегнуть. Будто я не знаю, что у них там между ног болтается и ходить в этих самых штанах мешает…

Ой, ладно. Ещё полчасика можно потерпеть дурацкий наряд. Вот и заведение Малыша рядом, а у него сегодня рыбный суп, даже дождь запах перебить не может. А вот дома ничего съедобного не жди, потому что мамка Трефа с утра до одури за потрошки торговалась на базаре, а требуху правильно готовить она отродясь не умела… А есть то хочется.

К Малышу ввалилась, щедро залив порог потоками воды. Хозяин сам восседал за стойкой и человек с ним незнакомый решил бы, что Малыша прозвали так в шутку. Голова у него была огромная, шея бычья, да и ручищи под стать. Умел он производить первое впечатление. Только вот пониже затёртой столешницы пряталось и остальное тулово – хлипкое, детское. Ходить то Малыш ходил, да только недалеко и с неохотой. Болезнь с ним какая-то в детстве приключилась, что нижняя часть тела так и осталась недоразвитой. Оттого и Малыш, что даже мне, невеликой птице, он и до пояса в полный рост не доставал.

– Привет, Малыш. Накормишь горяченьким? – мне бояться или церемониться не нужно: своя.

Малыш окинул недоверчивым взглядом побитую дождём шляпку, толстую тёмную косу, юбку, облепившую бёдра, модные остроносые ботиночки.

– Ветерок, ты, что ль? Лопни мои глаза… Баба, ей-богу! Да ведь ладная какая баба! – вылупился он на меня во все свои бесцветные зенки.

– Работа, – коротко пояснила я. И добавила, чтобы не мешкал. – А глазки свои бездонные и бесстыжие всё-таки на место прибери. Не приведи Тот, Кто Ещё Ниже, действительно лопнут.

Малыш опомнился. Глаза у него были бледно-голубые, почти прозрачные. Бездонные, так и есть. Только смыслов в это слово я вложила два, и Малыш как раз понял нужный.