Первый ноябрьский иней потрескивает под ногами. Но скорее вминается и тает, не скрипит, а просто растворяется. Бесследно. Как и теплое время года, которое уже позади. Крепкий, но от этого не менее шаткий парнишка идет по двору жилого дома. Обычный дом. Серый кирпич, заложенный еще во времена, когда не за каждой квартирной дверью стоял телевизор, монументально стоит буквально со всех сторон. "Застроили", – думает парень, переваливаясь от одного бордюра к другому, но в целом удерживая дорогу, которая ведет его к своему "серому кирпичу". Разбитый глаз, как фонарь, освещает ему дорогу. Да, темнеет раньше. Втоптав сигарету до фильтра, парень заходит в красные двери "серого кирпича". Лестница. Опять лестница. "Там лестница, тут лестница", – немного ворчит юный крепыш, изрядно "хорошо" отдохнувший минувшей ночью на Дне рождения своего друга. Или подруги. Впрочем, это уже неважно.
Квартирная дверь хлопает. Парень снимает куртку. Снимает тихо, озираясь из-за вешалки на коридор и комнаты.
– Пришоркал?, – внезапно слышится грубый мужской бас.
В дверях одной из комнат стоит добротный, не одаренный рослостью, но от этого не менее внушительный мужик в форменной рубашке. Держит в руках чашку утреннего растворимого дешевого кофе. Погоны сами за себя обозначают весь вес майора милиции.
– Да там у Дениса засиделись, – отвечает парень. – День рождения праздновали.
– А с глазом че?, – с нескрываемым пониманием, но со всей присущей отцу строгостью, спрашивает мужской бас. – Непутевый ты.
Парень скукоживается. Кажется, что все закономерно: наверняка, когда его отцу были те же шестнадцать, он тоже приходил домой под утро с фингалом и врал отцу про День рождения друга. А может и нет. Черт его знает, мужик он серьезный, так и не скажешь.
– Мать завтра вернется. Уберитесь тут. – наставляет мужской бас уходящего на кухню отца. – Я сегодня с дежурством, надо новому дармоеду объяснить, как улицы чистить. Вон, от таких, как ты.
Парень смотрит вслед отцу. Да, эта фигура в его жизни по-настоящему велика. Как "серый кирпич", только живой. Живой и властный. И, с одной стороны, можно было бы послать его, да забыть о горестях родительской опеки, да удрать к друзьям, упиваться "крутой юностью". Но отец. Нельзя.
Впрочем, не всем так везет, что отец рядом. Кто-то скучает, думая, что папа где-то в космосе или на Северном Полюсе. Да, эти сказки многие слышать с пеленок. Но у кого-то отцам, в общем, улетать и уплывать не нужно, они просто исчезают.
Под крышей более-менее приличного, по меркам того города, "серого кирпича" девушка с русо-каштановыми волосами красится перед зеркалом в коридоре хорошей (да, именно хорошей) квартиры, где хочется жить. Видимо, тут отец не ушел. Или ушел, но что-то оставил. А ведь бывают, что ни дать, ни взять. Музыка играет громко. Какая-то попса, это что-то легкое и несерьезное. Для "утреннего настроения" сойдет.
– Варя! Вставай. Я уже опаздываю. – пританцовывая выдает фигуристая девушка, докрашивая уголки губ.
– Встаю, встаю… – звучит протяжно из комнаты не менее красивым, но более юным голосом.
Варя в дорогом и приличном ночном костюме, плетясь и переваливаясь, подобно тому самому парню, что часом ранее вернулся домой поддатым, выходит в коридор по мягкому ковру.
– Лиз… А завтрак? – говорит она, сладко зевая.
– На плите все, там сама разберешься. Буду через несколько дней. – поспешно накидывая на плечо неплохую кожаную сумочку и целуя сестру в щеку, говорит Лиза. – Все, пока!
Да, с сестрами жить проще. Ни навязчивого отца, что контролирует твой "отдых", ни поставленных по уставному порядку задач. Нет напряженности. И не только с сестрами, да и с братьями тоже. Вообще с братьями, наверное, даже проще. Но только если ты не младшая сестра. А то получится то же самое: задачи и навязчивость старшего брата не дадут наслаждаться "заслуженной крутой юностью". Однако и не все братья дружат. Тут по-разному. От матери зависит, наверное.
