В писчей было темно и душно. Лучина
почти что догорела, и пламя теперь дрожало, цепляясь за последние
мгновения своей жизни. Лишь еле слышный скрежет пера да стрекотание
кузнечиков под окном нарушали сонную тишину.
Гнеда вывела последнюю букву устало,
но по-прежнему кропотливо, и положила перо. Было давно за полночь.
Она закрыла лицо руками и некоторое время сидела, замерев. Затем,
отведя руки от утомлённых глаз, девушка взглянула на стол – едва ли
четверть была переписана, а ведь это был её многодневный труд.
Гнеда бережно закрыла огромную книгу
с ветхими и обтрепавшимися от старости страницами и встала. Её
поступь была порывиста и нетерпелива, словно телу хотелось поскорее
наверстать несколько часов неподвижности.
Девушка подошла к окну, откуда из
темноты до неё донеслось дуновение лёгкого и свежего ночного ветра.
Гнеда с наслаждением втянула воздух, в котором витал чуть заметный
травяной запах. Полынь? Вереск? Он вдруг поднял волну смутных
видений, обрывков снов и неясных детских воспоминаний,
перемешавшихся и уже неотличимых друг от друга. Внезапный поток
слившихся воедино теней принёс беспокойное чувство. Гнеда никак не
могла ухватиться за призрачную нить, по которой можно было бы дойти
до истоков возникшей тревоги.
Девушка вгляделась в ночь. Луна
холодно мерцала, пятная своими отблесками холмы, а звёзды
рассыпались по небу, словно горошины из худого мешка. Гнеда
забралась на каменный подоконник и уселась, поджав босые ноги. С
Вежи[i] были видны почти все Переброды.
На востоке, почти на самой границе с
лесом, поблёскивала, неторопливо прокладывая свой путь через
равнину, Листвянка, небольшая речушка. Хотя старики говорили, что
там, где она спускается с гор, река становится опасной и злой.
Стремнины, пороги и падуны[ii] потопят любую лодку, не говоря уже о
безрассудном смельчаке, отважившемся сунуться в воду. Также
рассказывали, что, проходя Переброды и Бор, Листвянка разливается
на многие-многие сажени, да так, что противоположного берега не
видно. Правда, мало кто бывал за Бором, а тех, кто возвращался
оттуда, было ещё меньше.
На берегу реки стояла старая
мельница, а по левую руку от неё простирались поля, кормившие и
одевавшие деревню. Зелёные волны заливных лугов разбивались о
лесную глыбу.
Окно выходило на север, но Гнеда
знала, что позади, на южной стороне, мирно спали громоздившиеся
кучками домики. Собственно, это и были Переброды, родная деревушка
Гнеды. Дальше на юге, если пройти до самых окраин, можно было
увидеть очертания Дудинок, похожего на Переброды небольшого
селения, в котором жизнь текла так же неторопливо и размеренно. За
Дудинками лежали Валки и Дубно, Завежье, Старое Село и Белогорье, и
все они принадлежали Суземью, краю лесов и рек, расположившемуся на
востоке Залесского княжества.
Впереди же, направляясь на север и
огибая огороды и поля, вилась Дорога. Гнеда знала, что именно через
неё когда-то попала сюда. Конечно, она не помнила, это Домомысл
рассказывал… Домомысл! Если бы он был сейчас здесь! Если бы только
он оказался рядом, не так тяжело было бы на душе, и тоска,
навалившаяся столь внезапно, растворилась бы в ночном воздухе от
звуков его тихого, доброго голоса.
Девушка вздохнула и снова поглядела
на Дорогу. Плутая по взгорьям, она исчезает за перелеском. А там,
невидимая взору, протянувшись через поля, погружается в Бор. Дорога
ведёт к городу. А дальше… Дальше мало кто бывал, но Домомысл
рассказывал…
Резкий порыв ветра растрепал волосы
Гнеды, и она зябко поёжилась. Пора было ложиться спать, наутро
предстояло много работы. Девушка собиралась уже было слезть с окна,
но тут её внимание снова привлекла Дорога. Ей почудилось какое-то
движение.
