Сергей Кожевников поднял
голову и посмотрел на знакомое здание. Ну вот, он вроде бы как и
дома, а в то же время и в госпитале.
– Ой, извините, пожалуйста, –
мимо него прошмыгнула молоденькая медсестричка. Незнакомая,
наверное, новенькая.
Сколько он не был здесь? Почти
три года, многое изменилось. Вот и окна другие, клумбы горят
осенними цветами, а кустарники перед корпусом уже краснеют. Сергей
поднял сумку и уверенно зашёл в распахнувшиеся двери. Он свернул за
угол и остановился перед кабинетом. Хм, всё возвращается на круги
своя, как говорится. Недаром при выписке Женька сказал: «Не
прощаюсь, всё равно рано или поздно встретимся». Кожевников вдохнул
и постучал в дверь.
– Войдите, – раздался глухой
голос друга.
– Разрешите, товарищ
полковник?
Евгений Петрович Шторгин,
врач-хирург, поднял голову от бумаг и внимательно осмотрел своего
старинного пациента и друга. Так, стоит сам, видимых ран нет,
улыбается. Значит, не всё так страшно.
– Ну и где ты, Сергей
Иванович, собираешься провести эти недели? – Шторгин откинулся на
спинку кресла и вновь оценивающе оглядел Кожевникова. – Опять
будешь мотаться туда-сюда из дома или всё-таки полежишь в
отделении?
Кожевников аккуратно опустил
сумку на пол, что не укрылось от взгляда хирурга, руку-то он
берёг.
– Пока побуду в отделении,
если ты не против. – Шторгин хмыкнул и качнул головой. – А потом
посмотрим. В любом случае, домой попасть надо бы. Хоть чихнуть там,
что ли.
– Евгений Петрович, – дверь
распахнулась и в кабинет вошла высокая темноволосая женщина в
белоснежном халате. – Здравствуйте, – мимоходом кивнула она
стоящему офицеру, – подпишите рапорта и требования в аптеку.
Кожевников оглянулся и
подвинул стул, сел и прикрыл глаза. Устал. И рана-то пустяковая, но
никак не заживёт. И болит, зараза. Шторгин что-то подписывал,
мельком глядя на бумаги, а Кожевников сквозь опущенные ресницы
смотрел на стоящую рядом с ним женщину. Красивая, молодая, ноги
длинные, плечи широковаты, наверное, спортом серьёзно занимается,
выносливая, наверное. С такой можно и…
– Ольга Иосиповна, будьте
добры полковнику Кожевникову приготовить палату, думаю, двадцать
вторая подойдёт. И предупредите Татьяну в перевязочной, что я сам
посмотрю его. Минут через десять.
– Ясно, сделаем. Что-то еще?
– Да. Поменьше вопросов и
побольше дела.
Женщина подняла брови и теперь
уже внимательно пригляделась к сидящему Кожевникову, затем кивнула
и быстро вышла.
– Кстати, к тебе это не имеет
отношения, понятно? Поменьше дел мне тут, а художественный свист
твой никто отменить не сможет. Девчонки у меня молоденькие, а ты
уже в годах, тебе понятно? И не курить мне! Узнаю, выпишу на хер за
нарушение больничного режима!
– Ты чего завёлся, Евгений
Петрович? Я же ничего ещё не сказал и не сделал, а ты уже… –
Кожевников поднялся и с усмешкой глянул на врача.
– Я тебя предупредил?
Предупредил. А теперь иди в палату, потом сразу в перевязочную.
Документы оставь, болезный, – Шторгин встал, обошёл стол и обнял
Сергея, слегка похлопывая того по плечу. – Ну, здравствуй. Я рад
видеть тебя живым, а раны твои мы быстро отремонтируем. Шуруй в
палату и сразу на перевязку. Помнишь, где что?
Кожевников кивнул и вышел. Он
шёл по знакомому коридору и замечал перемены. Многое изменилось,
как-то светлее стало, картины появились, телевизор в холле, лёгкие
шторы на окнах, мебель современная, а вот и его палата и… он успел
поймать её, крепко прижав к себе, спасая от падения. Халат, шапочка
на уровне его носа, аромат кофе и корицы.
– Осторожнее, девочка, –
усмехнулся Сергей и замер, глядя в серые как у него глаза. Он
слышал, что так бывает, но никогда не верил, что это может
случиться с ним. Она не говорила ни слова, только смотрела,
приоткрыв пухлые губы, а Кожевников вдруг увидел её под собой,
стонущую и умоляющую о любви. Он сглотнул и разжал руки. Девушка
сделал шаг назад и тихо прошептала:
