Колыхались, полыхали жаркими солнечными лучами первые дни наступающего лета 1941 года. Раскалённый воздух маревом стелился над набирающими силу пшеничными колосьями. Только стрёкот кузнечиков тревожил эту бесконечную тишину. Жарко!
Колька Морозов возвращался домой! Кажется, что и не было никогда ни трёхлетней разлуки, ни тряски в теплушке с далёкого Урала, ни напутствия начальника лагеря с пожеланиями честной жизни!
Знал Колька, что не мог Женька Марчук после драки побежать с жалобой в милицию. Хоть и колхозный секретарь Женька, вожак комсомольский, но парень крепкий и честный. Да и драка-то было из-за местной красавицы, Дашки Климовой, которая светила своими карими глазками то одному, то другому. Вот и сошлись они в поединке поздним вечером на берегу речки Славянки. Дрались по договорённости, до первой крови, по-мужски пожав друг другу руки перед боем. И когда Женька очутился на земле с разбитым носом, Колька, молча, подал ему руку, помогая подняться. На том и разошлись два поединщика на берегу тихой и спокойной речушки.
А через два дня приехал за Морозовым сотрудник из областного центра, дал возможность попрощаться с причитающей матерью и увёз его на долгие три года и от Женьки Марчука, и от красавицы Дашки. За избиение комсомольского секретаря, по анонимному доносу какого-то «доброжелателя», получил Колька свои три года лагерей. Статус «политического» дело не получило, потому что, как узнал Морозов, Женька сам бегал по следователям, доказывая необоснованность обвинения.
Мать писала, что Марчук недолго потом продержался в колхозе. Ушёл куда-то на повышение. То ли в район, то ли в область. Первое время иногда приезжал к Дашке, а потом приезды стали всё реже, пока не прекратились совсем.
Только не горевала Дашка Климова. Она вычеркнула из своей жизни обоих ухажёров, закрутив бурный роман с колхозным механиком Валерием Золотарёвым.
Местные бабёнки прозвали его «Сопливчиком» за способность ежеминутно сморкаться в носовой платок, который постоянно почему-то оказывался чистым.
Золотарёв переехал в Дашкин дом, и стали жить они семейной жизнью, лишь изредка появляясь на улицах посёлка. Только поздними вечерами часто звучала музыка из раскрытых окон дома, и пьяный Дашкин голос выводил мелодии из популярных фильмов.
И вот сейчас Колька Морозов возвращался домой, в свой любимый колхоз «Красный Серп». И пела душа, истосковавшаяся по рукам заждавшейся матери! И с надеждой трепетало сердце, потому что всё страшное было уже позади, и впереди ждала прекрасная, полная приятных неожиданностей жизнь!
– Проходи, проходи! – председатель Антон Макарович Лужин показал Кольке на стул, – Рассказывай!
– О чём, Антон Макарыч? – Морозов сел и теперь смущённо ёрзал на стуле.
– Это я так, для проформы!– подмигнул Кольке председатель.
– На работу вот…
– Обязательно, Коля, обязательно! Ты ж хороший механизатор, а я это помню! То, что было – забудем, будем считать недоразумением. Так ведь?
– Так, Антон Макарыч!
– Матушка как? Извелась тебя дожидаючись! Эх, Коля, хорошим мужиком твой батька был! Ладно, иди! Скажешь Золотарёву, я тебе «шестидесятку» даю!
Золотарёва Колька знал плохо. Виделись несколько раз раньше. Теперь вот он с Дашкой живёт! Перегорела любовь к первой красавице колхоза, вымерзла в глубоких снегах уральского лесоповала! Знать, и не было её вовсе. Видимость одна, да бравада мальчишеская! Вот и всё!
Золотарёв о Кольке уже знал. Встретил у ворот МТС.
Он с улыбкой поглядывал на загорелое Колькино лицо, оценивающе скользил взглядом по новой рубашке, купленной матерью по случаю приезда.
– Где так почернеть-то успел, парень? Иль на югах загорал совсем недавно? Я вот как не пытаюсь, никак загар не берёт!
