По тундре шагают три чужака, брусника кровавит соком их
резиновые подошвы, ломаются под широкими плечами хрупкие берёзовые
веточки. Где прошли — следы заливает прозрачная вода, распрямляется
ягель. Минута — и нет их, будто и не было тут никого сотни лет.
Чужаки эти: капитан третьего ранга Игорь Валентинович Волков,
командир дивизиона выживания, Шумилов Виктор Юрьевич, командир
группы гидроакустиков и Саня Виноградов, лейтенант, отчество ещё не
выслужил. Куда идут, уже не знают. Вот знакомая сопка, а взобрался
на неё, и будто калейдоскоп кто потряс: стекляшки те же, а порядок
другой. Волков за пятнадцать лет службы в тридцать четвёртой
дивизии атомных подводных лодок облазил окрестности Кесаево на три
дня пути в глубину, тундру знал до камушка, до самого мелкого
ручейка. Камушки были, ручейки были, но не там и не те. Весь день
протопали, темнеть начинает, вокруг, насколько зрения хватает — ни
огонька.
* * *
— Всё, привал! — объявил Волков. — обмозгуем, что дальше делать,
котелок уже не варит.
Саня скинул рюкзак, бросил сверху ружьё и сразу растянулся на
примятом папоротнике. Волков полез в свою поклажу, а Шумилов
подошёл к молодому и пнул его в подошву сапога
— Едрён-матрён, лейтенант Виноградов, совсем берега потерял? Кто
мне обещал, что будет "всё-всё-всё делать, только возьмите"?
Саня подскочил, улыбаясь во весь рот и отмахнул твёрдой ладонью
от лба:
— Тащ капитан-лейтенант, разрешите приступить к исполнению?
— Не препятствую!
Саня достал примус и заправил его из маленькой канистры. Вскрыл
брикетик индийского чая, раскидал по кружкам рафинад. Пока чайник
закипал, Волков жестом подозвал Шумилова.
— Разбалуешь молодого до потери субординации, — тихо сказал
он.
— Не, Валентиныч, не переживай. Саня — парень правильный. В
первый день уработать незнакомого старшего по званию, может даже
своего будущего командира — дорогого стоит. До сих пор челюсть
болит. — Он потёр скулу. — Нас с училища помнишь? Ходили перед
старшими офицерами, как две Магдалины перед апостолами.
— Ну смотри сам.
— Смотрю, Игорёх, смотрю в оба, и вижу, что хороший офицер
вырастет, и надёжный товарищ.
И только он это сказал, появился Саня в своём обычном состоянии
"рот до ушей", с двумя дымящими кружками в руках:
— Товарищи офицеры, чай. Осторожно, горячо.
Они приняли кружки, а молодой застыл, повернув голову в сторону
чащи.
— Ты чего, Сань? — спросил Волков.
— Дым, вроде...
— Точно не от горелки?
— Не, дерево горит.
Охотники встали, повели носами.
— Вроде да, — сказал неуверенно Шумилов. — Оттуда тянет.
— Где дым — там люди. — Волков натянул на плечи рюкзак и
подхватил ружьё. — Пошли, узнаем, где очутились. Сань, у тебя нос
как у собаки, иди вперёд.
Виноградов без промедления нырнул в лес.
* * *
Шумилов знал молодого всего ничего. Три дня назад, утром, Виктор
спустился в подвал ДОФа поколотить грушу. В эти часы тут обычно
никого не было, но сейчас в открытую дверь падал свет.
Возле груши боксировал белобрысый парень с широкой рязанской
физиономией. Он не сразу заметил в проёме недовольного крепыша с
тонкой полоской чёрных усов, а, как увидел, придержал
раскачивающуюся грушу и сказал, извиняясь:
— Доброе утро! Зашёл вот размяться, ничего? — и поспешно
добавил: — Если я вам мешаю, могу уйти.
— Оставайся, зал общий, — без удовольствия разрешил Шумилов и
снял с крючка скакалку.
Парень продолжил истязать грушу, настороженно поглядывая на
Виктора, но тот упёрся отрешённым взглядом в лампу под крашенной
решёткой. Шумилов любил эти ранние утренние тренировки в пустом
зале, считал его своим, и понимал, что не прав, но ничего не мог
поделать. Он злился на парня и злился на себя за свою злость.
Хорошо разогревшись, Шумилов бросил ревнивый взгляд на занятую
грушу и нырнул под канаты. Виктор боксировал с тенью, как с
непрошенным гостем и не смотрел в его сторону, но слышал, что удары
стали слабее и реже, потом вовсе затихли. Он отвлёкся от невидимого
противника и заметил, что парень стоит за ограждением и внимательно
следит за его движениями. Когда их взгляды пересеклись, молодой
спросил:
