Рецепт смерти

Тишина в ночном санатории была обманчивой. Она не была пустой – она была густой, плотной, как сироп, и наполненной звуками, которых не должно было быть. Скрип половиц из закрытого крыла. Шёпот вентиляционных труб. Эхо давно забытых шагов в пустых коридорах.

Медсестра Вера Петрова совершала обход, плотнее кутаясь в халат. Не от холода – от ощущения, что за ней следят стены. Она привыкла к этому давящему чувству за пять лет работы в «Тишине». Но сегодня ночью что-то было иначе. Воздух вибрировал, будто перед грозой.

И вот он, звук, ворвавшийся в искусственное спокойствие, – приглушённый, прорывающийся сквозь стены крик. Не крик ужаса, а крик узнавания. Потом – глухой стук, и вновь наступила тишина. Ещё более зловещая, чем прежде.

Сердце Веры заколотилось где-то в горле. Крик донёсся из палаты № 13. Той самой, что всегда была заперта, чьи истории шептались в курилке старожилами.

Она подбежала к двери. Та была приоткрыта. Внутри, в свете одинокой лампы над койкой, сидел пациент – Иван Петров. Он был привязан к спинке кровати, его глаза, полные немого ужаса, смотрели в пустоту. В его руке судорожно сжимался клочок бумаги. Он что-то беззвучно шептал, его губы синели.

– Что с вами? – бросилась к нему Вера, хватая его за запястье, пытаясь нащупать пульс.

– Он… не лекарство… – прохрипел он, впиваясь в неё пальцами. – Это… рецепт…Петров резко повернул к ней голову. Его взгляд был абсолютно ясным и пронзительным.

– …смерти…Он сунул ей в руку смятый листок. Пальцы его ослабели. Последний выдох вышел из его груди вместе со словом, которое Вера разобрала с трудом:

В дверях появилась высокая тень. Главный врач санатория, Виктор Сергеевич Орлов. Его лицо, обычно невозмутимое, было искажено холодной яростью.

– Что здесь происходит? – его голос прозвучал как удар хлыста.

Вера, онемев, протянула ему бумажку. Орлов выхватил её, пробежал глазами. Кровь отхлынула от его лица, оставив кожу землисто-серой. Он медленно, с невероятным усилием, разорвал листок на мелкие кусочки.

– Ничего не произошло, Петрова, – сказал он, и в его голосе не было места возражениям. – У пациента случился острый инфаркт. Ты ничего не видела и не слышала. Никакого крика. Никаких бумажек. Понятно?

Его глаза были ледяными. В них не было просьбы – был приказ. Приказ, за которым стояло нечто такое, от чего у Веры похолодела душа.

– Понятно, – прошептала она, глядя, как белые клочки бумаги усыпают пол, словно первые снежинки. На одном из них она успела разглядеть напечатанные слова: «Протокол применения…», и ниже, от руки, выведенную фразу: «Рецепт № 13».

Она поняла. Некоторые знания – это болезнь. Болезнь, от которой нет лекарства. Единственное лечение – молчание. И оно будет соблюдено. Ценой её собственного страха. Ценой этой ночи. Ценой правды, похороненной в стенах «Тишины».

Санаторий «Тишина» встретил ее не молчанием, а протяжным, скрипучим вздохом, словно огромное существо, потревоженное в вековой спячке. Такси, мрачный бордовый седан, развернулось на заросшей гравийной площадке и укатило прочь, оставив Алису одну наедине с коваными воротами. Те были массивными, когда-то, видимо, величественными, но теперь краска облупилась, обнажив рыжую от ржавчины сталь, а позолоченные навершия в виде шишек потускнели и почернели. Сквозь прутья, как сквозь решётку, угадывалась аллея, убегающая вглубь парка. В конце её высился главный корпус – громада из серого камня с рядами тёмных, слепых окон. Он не просто стоял там; он владел этой территорией, нависая над увядшими осенними клёнами и елями с поникшими ветвями. Он напоминал не место для исцеления, а старого, уставшего зверя, который прилёг отдохнуть и не потрудившегося закрыть пасть.