Я больше не верю.
Я говорю не о доверии к людям, с ним
мы распрощались давно. А вот вера каким-то загадочным образом
задержалась. Даже не знаю, во что, не в Бога уж точно. Скорее, вера
в лучшее, в светлое будущее, как бы нелепо это ни звучало. Светлое.
Будущее. Как бы не так…
Сегодняшний день ничем не отличается
от других. Еще затемно звонит будильник, звук которого напоминает,
скорее скрип несмазанных колес, чем звон. Поднимаюсь рывком.
Наскоро одеваюсь, пока колючий холод не успел пробраться под тонкую
рубашку. Накидываю тысячу раз штопаное покрывало на койку. Надеваю
кепку и выхожу из своей комнатушки два на два метра.
Новый день, такой же, как сотни до
него. Сколько еще таких холодных пробуждений будет в моей жизни? По
правде говоря, мне безразлично. Ничего не чувствую, двигаюсь
подобно машине. Потому что, когда остановлюсь, сломаюсь.
Иду темными коридорами нашего
общежития. Что-то все же изменилось. Вчера здесь под потолком
висела тусклая лампочка. Сегодня ее нет. Должно быть, выкрутил тот,
кому она оказалась нужнее. Хмыкаю себе под нос, но уже не
удивляюсь. Вера в людей ушла еще раньше, чем вера в будущее.
На заводе горит свет. Сонные
работники выстроились в очередь на пропускном пункте. Кто-то —
отчаянно зевая, а кто-то и вовсе дремля на ходу.
Пристраиваюсь в конец очереди. Ни с
кем не здороваюсь, и никто не обращает внимания на меня. Я не
лучший собеседник. Пустой треп мне неинтересен. Тебе обещают дружбу
и поддержку, а когда пахнет жареным, каждый сам за себя.
Очередь двигается. Суровый охранник
с длинным шрамом поперек лица проводит ручным сканером по одежде,
чтобы убедиться, что никто не несет с собой приспособлений для
совершения диверсии на производстве. Дает уже порядком ободранный,
но еще работающий планшет для идентификации, а затем пропускает в
цех.
Тоже подхожу к охраннику. Знаю его.
Это Билли. Он раньше работал вместе с нами, но, благодаря
постоянным доносам на сослуживцев, сумел подлизаться к начальству и
получил должность получше. Не испытываю зависти, только отвращение.
Помню, как Билли получил этот шрам, когда с потолка отвалилась
балка и упала прямиком промеж глаз. Тогда он не казался мне таким
уродливым.
— Кэмерон Феррис, — зачитывает Билли
с планшета, когда тот идентифицирует отпечаток моей ладони. Будто и
так не знает, как меня зовут. Впрочем, это Билли-с-завода знал, а
Билли-охранник — птица не того полета, чтобы якшаться с простыми
смертными.
Он еще зачитывает мой личный номер,
будто это кого-то волнует. Но формальность есть формальность.
Сканер равномерно гудит, когда Билли проводит им в нескольких
сантиметрах от моего тела. Дрожу. Зубы стучат, на ресницах оседает
мелкий снежок, но Билли не торопится пускать меня внутрь. Он
идеальный работник, не спешит. На нем толстая телогрейка, ему
некуда спешить.
Вхожу внутрь. Скидываю куртку. Здесь
тоже не слишком тепло, чтобы раздеваться, но работать в верхней
одежде неудобно.
— Привет, Кэм! — вот и меня кто-то
заметил.
Рост у меня невысокий, а потому
приходится поднять глаза. Глен. Тип вроде Билли, только помладше,
лет восемнадцати. Якшается с местными громилами, подхалимством
обеспечивая себе защиту. Сначала мил со всеми, но, если где-то
засветит выгода, продаст родную мать. Мне таких не понять. Может
быть, потому, что у меня нет матери.
— Привет, — бормочу. Стоит открыть
рот, тут же закашливаюсь.
Не свожу с него внимательного
взгляда, не могу понять, что ему нужно, раз удостоил меня
персональным приветствием. Во внезапный порыв дружелюбия не верю.
Надо же, улыбается. Точно, добра не жди.
Уже откровенно хмурюсь. Пошел он со
своими любезностями.
— Чего хотел?
Теряется от моего резкого тона,
убирает руки в карманы висящих на нем, как на жерди, штанов.
