Каждое лето мы с отцом уезжали в
Майами, где он работал одним из руководителей многолетнего проекта,
который объединил в себе сотрудничество нескольких городов. Каждый
летний сезон туда съезжались крупные представители бизнеса из
Сиэтла, Нью-Йорка, Лос-Анжелеса, Сан-Франциско, Нью-Джерси,
Бруклина и Чикаго. И каждый из них тащил за собой багаж в виде жены
и детей. Особо бесстрашные привозили любовниц, а кто-то просто
бросал все к чертовой матери, и весь сезон наслаждался своим
одиночеством и покоем.
Все коллеги отца, как назло, ссылали
сюда своих детей вместе со мной, не понимая, что ни один из нас не
рад этому ни на йоту.
Мы жили в шикарном доме, недалеко от
набережной. Особняк из белого камня, обрамленный густой пышной
зеленью и цветным разнотравьем. Три этажа, которые предоставляли
нам огромное поле для игр, несколько винтовых лестниц, с которых
падал уже чуть ли не каждый, и потрясающим видом из окна.
Но положительные эмоции, как правило,
на этом и заканчивались. Потому что вся эта красота меркла, в
сравнении с тем, что представляли собой бесконечные дни в окружении
сумасшедших детей, которые не ладили между собой.
Взрослые пугливо отдали нам целый
этаж, понимая, что не смогут выносить наши крики и бег через дверь
коридора. А зря, потому что не будь мы предоставлены сами себе, им
не пришлось бы седеть из-за каждой нашей выходки и громогласной
разборки.
Первым мальчиком, с которым я
познакомилась по приезду, оказался вполне спокойный и мирный
брюнет. Смуглая кожа, скулы и теплые карие глаза, вызывавшие
доверие не только у взрослых. Но уже спустя день, я поняла, что
этот парень будет участвовать во всех шалостях, потому что его
характер был слишком веселым, и я уже тогда поняла, что его озорной
нрав принесет нам проблемы. Так и случилось, потому что он на
следующий день после приезда что-то взорвал в своем туалете. Его
звали Тони.
Девочка, которая приехала из
Нью-Йорка заняла комнату рядом с моей. Огненные кудрявые волосы,
смешные веснушки, россыпью расположившиеся на ее лице, и большими
глазами насыщенного зеленого цвета. Как зелень в нашем саду. Ее
звали Сэм, и она была самой младшей из нас. Она всегда приезжала с
мольбертом, сотней кисточек и карандашей, которые валялись по всему
дому, отчего вторая девочка, с которой я познакомилась, бесилась, и
норовила проткнуть беднягу ее же «богатством». О, вторая
девочка была той еще фурией!
Она приехала из Чикаго. И в тот
момент, я подумала, что лучше бы она там и осталась. Чертовка
метнула в меня жвачкой из рогатки сразу, как переступила порог
этого дома, потому что я осмелилась заступиться за Тони, который,
не заметив ее, пронёсся мимо и, как следствие, свалил ее на пол.
Парень извинился, и хотел было помочь ей, но эта семилетняя бестия
просто вывернула ему руку.
За ужином мы с Тони хмуро смотрели на
эту самодовольную громогласную девчонку, с копной каштановых волос
чуть ниже плеча и такими же карими глазами, как у Тони. Только,
если у парня озорной блеск в них не пугал меня, а лишь заставлял
нахмуриться, то дикий огонь дерзости и своенравного характера в
глазах этой девчонки, откровенно пугал. Ее звали Шарлота, и ей было
плевать на то, что нам, семилеткам, выговаривать ее имя было не
просто. Но стоило нам сократить его или просто обратиться к ней по
ее короткой легко запоминающейся фамилии, травму получал каждый. Я
тайно ненавидела ее отца за то, что он додумался отдать свою дочь в
секцию борьбы в таком раннем возрасте, потому что страдали от этого
мы, а не он.
Следующим был темнокожий парень из
Сиэтла с ужасно сложной тогда для нас фамилией Кэмпбелл. Благо его
имя оказалось простым, и порой официальное «Чарльз», мы заменяли на
более уместное «Чарли». Я благодарила небеса за то, что они послали
нам этого мальчишку, потому что он был единственным, кто помогал
мне прикрывать шалости остальных и помогал воззвать их к разуму,
когда неприятности обретали плачевный масштаб. Чарли был спокойным
ребенком и был еще больше замкнут, чем девочка из Бруклина.
