Промозглый ветер завывал в ветвях деревьев, уже почти голых,
лишь кое-где покрытых желтыми точками-листьями. Их мокрые черные
кривоватые сучья напоминали скрюченные паучьи лапы. Они казались
мертвыми.
Мертвыми. Окоченевшими.
Словно и не было лета. Словно весна больше никогда не
наступит...
Пытаясь скрыться от холода, от ледяной осенней измороси,
коловшей и обжигавшей даже сквозь одежду, я накинула на голову
капюшон, натянула рукава худи на кисти рук.
—...очень надеюсь, в следующий раз будем заниматься в спортзале,
—донесся до меня обрывок разговора. —Как думаешь?
—Будем тренироваться в зале, пока снег не выпадет, —поежилась
одна из девушек, стоявших под навесом рядом со стадионом. —А потом,
наверное, заставят кататься на лыжах. Тот еще отстой, особенно эта
лыжня. Не лыжня, а наледь, нахрен – я в прошлый раз чуть ногу не
сломала.
—Но уж лучше снег, чем эта слякоть.
Едва я приблизилась к трибунам, как они, переглянувшись,
замолчали – словно говорили не о погоде, а невесть о чем
важном.
—Орлова, —окинув меня взглядом, презрительно усмехнулась
Прохорова, —ты что здесь делаешь?
—Пришла на тренировку – у первого курса второй парой, как обычно
по понедельникам, —пожала плечами, словно не заметила ее тона.
Прохорова улыбнулась еще ехиднее.
—Я имела в виду... ты что здесь делаешь? Что ты делаешь
рядом с нами?
Ничего не ответив, я попыталась зайти под навес – но вторая из
них, Оля Овчинникова, меня не пропустила, с ухмылкой раскинув руки
в стороны.
—Прости, но таким, как ты, сюда нельзя!
Будто по команде девушки сомкнули ряды, не давая мне пройти
дальше. Среди них раздались смешки.
Я стояла под мелким противным дождем – недостаточно сильным для
того, чтобы занятия перенесли в спортзал... но ощутимым. Стояла,
потому что эти девицы не пускали меня под крышу.
И именно это их радовало – мое унижение.
—Дайте мне пройти, —произнесла, пытаясь не показать, что у них
получилось задеть меня.
—Уж прости. Здесь зона, свободная от изгоев, —невинно захлопала
Прохорова своими нарощенными опахалами, и другие засмеялись громче.
—Что-то не устраивает, можешь пожаловаться папочке. Но тут тебе не
школа, никто перед тобой на цыпочках ходить не обязан. И никто не
обязан... терпеть тебя рядом с собой.
Я попыталась протиснуться мимо них... но девушка грубо толкнула
меня плечом. Подскользнувшись на влажной траве, я упала на колени –
и прямо в то место, куда с навеса стекала вода. Мои бирюзовые
тайтсы, мои ладони облепила раскисшая земля вперемешку с опавшей
листвой.
Остальные девушки перестали смеяться.
—Блин, теперь она вся в грязи... А если преподу пожалуется?
—Да пусть жалуется. Кому до нее может быть дело? Это в школе все
боялись ее брата с отцом. Здесь она никто. Даже меньше, чем
никто.
Со стороны стадиона раздался звук тренерского свистка, и
студентки потянулись по направлению к полю.
—Вали отсюда! —обронила Прохорова, проходя мимо меня. —А лучше
сразу забирай документы и уходи с концами. Здесь ты никому не
нужна.
«Мне плевать. Плевать!..», выкрикнула я про себя. Ведь меня
никогда особо не волновало мнение окружающих. Для меня было важно,
что обо мне думали родные люди, близкие. Мама, которая
умерла, когда мне было четырнадцать. Брат, всю жизнь защищавший
меня, никогда не дававший в обиду. Немногие оставшиеся у меня
подруги...
А кто мне эти девчонки, что мне их слова? Плевать, даже если все
они ополчатся против меня!
Сквозь слезы в глазах я сумела рассмотреть, во что превратились
мои тренировочные лосины. Вся в грязи... Так и есть, по-другому не
скажешь. Нет... нет, в таком виде на занятия я пойти не могла.
Вместо того, чтобы присоединиться к девушкам со своего курса,
выстроившимся в шеренгу на окружавшей поле прорезиненной дорожке, я
повернула обратно к спорткомплексу. Минут десять-двадцать на то,
чтобы привести себя в порядок, у меня было – явившихся на пару
отмечали только после пробежки.
