В деревне мне стало плохо.
Ухабистая лесная дорога укатала мой и без того мутный разум, от чего я чуть не плюхнулся в придорожную яму, когда выполз из УАЗика.
– Укачало, отец?
Из окна со стороны водителя вылезла вихрастая голова, но тут же убралась обратно, как только меня раскатисто вывернуло наизнанку.
– Такие у нас тут дороги! Как говорится: враг не пройдет! – то ли пожаловался, то ли похвастался молодой водитель.
– Все нормально, – соврал я. – Но, пожалуй, дальше лучше пешком. Куда мне?
– К Игонье – это на пятак!
– Не понял?
– Ну бабка Игонья, про которую ты спрашивал, на пятаке живет. Тебе ж к ней? Ееный дом – крайний слева.
Я протер кулаками глаза и повернул голову по направлению, куда указывал палец водителя. Но ни пятака, ни дома не увидел. Только непроглядное марево, да косые заборы.
– Давай провожу, бать, – сказал вихрастый, – а то заблудишься в нашей деревне.
Я не успел отреагировать на его предложение, как он уже выпрыгнул из УАЗика и со всей дури хлопнул дверью. Не закрылась. Тогда он присел, покурочил ручку, а потом наотмашь врезал по двери. В этот раз удачно.
– Ну смотри, – он приблизился к моему лицу, и потянуло перегаром, – напрямик по пустырю нам не пройти. Там анчутка живет беспятый. Поэтому обойдем по дворам, выскочим на главную улицу, а оттуда на Игошин пятак.
Я прислушался.
– Анчутка – это черт? – уточнил я на всякий случай.
– Э-э-э, а ты, горожанин, умный, – парень опустил уголки губ. – Но лучше о нем помалкивать, а то сей рогатый, безпятый, противный тут как тут будет!
– Да как же помалкивать! – усмехнулся я. – Три часа в дороге трясся, чтобы о нечисти вашей услышать.
Он остановился и пристально посмотрел на меня. В упор. Я впервые рассмотрел его сеченую бровь с толстым розовым рубцом посередине.
– Смотри сюда, – он потыкал чуть выше глаза, – видишь? Я чуть без глаза не остался! Осторожен будь со своими разговорами. Не любят они пришлых. Да и местных не любят.
Я послушно кивнул, поскольку понял, что от этого парня многого не добьешься.
Мы минули несколько заросших кустарником дворов и вышли на главную улицу.
С виду деревня не произвела на меня хоть сколько-нибудь волнующее впечатление. Деревня, как деревня, коих я видел десятки за двадцать лет работы на кафедре. Черные бревна домов, жиденькие хозяйства, бесплодные сады, да тощая скотина. Редкая деревня баловала меня по-купечески богатым домом или сытым стадом. Чаще экспедиции приводили меня в умирающие деревни. Бывали и те, что значились только на карте, но не в жизни. Эта мало отличалась от тех, названия которых я уже и забыл.
– То есть ты с анчуткой встретился, Максим? – спросил я моего провожатого, не выдержав натиска любопытства. Как бы не трещала по швам голова, мне не терпелось поскорее приступить к работе.
Он насупил брови, точнее одну, сеченая не двинулась.
– Ну можно и так сказать, – ответил он немного погодя, а потом добавил: – Работа у тебя странная, про нечисть спрашивать. Неужели в городе платят за деревенские страшилки?
Я улыбнулся.
– Моя работа – собирать следы славянской мифологии в современной деревне.
Максим согнулся пополам от смеха.
– Современной? Ну ты, отец, сказанул! Посмотри вокруг, где ты видишь современность? Нам даже газ не провели. Я с тебя умираю, юморист.
В ответ я вежливо улыбнулся. Не стал вступать в дискуссию с дремучим мышлением. Да и голова раскалывалась от его громкого голоса.
На центральной улице запахло гарью.
Я шарил глазами по дворам, чтобы увидеть жителей, но так никого и не встретил. Все, что попалось мне на пути, намекающее на жизнь в деревне – это тлеющая бочка с остатками прошлогодних яблоневых веток.
– Игонья, я так понял, деревенская ведунья? – спросил я Максима. Я нарочито избежал слов «ведьма» или «колдунья», чтобы не убить окончательно свою репутацию горожанина в глазах местного жителя.
