Глава 1: Тусклый свет аптеки
Ночь была не просто тьмой – она была живой. Она дышала холодом, который пробирался под кожу, цеплялся за кости и шептал о вечности. Лидия шагала по узкой улице заброшенного города, и каждый её шаг отдавался хрустом – то ли кости, то ли осколки стекла, то ли что-то ещё, чему она не хотела давать имени. Воздух пах гниением, сыростью и чем-то металлическим, как кровь, оставленная ржаветь на старом клинке. Над головой, где должна была быть луна, клубились тучи, такие плотные, что казалось, они могли рухнуть на землю, погребая всё под собой.
Фонарь впереди мигал, словно умирающая звезда. Его свет был тусклым, бессмысленным, как в строках, что крутились в голове Лидии: «Ночь, улица, фонарь, аптека…» Она не знала, откуда взялись эти слова, но они пульсировали в её сознании, как заклинание, которое она не могла отменить. Фонарь отбрасывал длинные тени, и в них что-то шевелилось – не просто игра света, а нечто, что знало её имя. Она ускорила шаг, но улица, казалось, удлинялась, извивалась, как змея, не давая приблизиться к цели.
Аптека стояла в конце переулка, единственное здание, где горел свет. Её окна были мутными, покрытыми коркой грязи и чего-то, что напоминало засохшую кровь. Вывеска, покосившаяся и наполовину стёртая, скрипела на ветру, издавая звук, похожий на стон. Лидия остановилась, чувствуя, как холод канала, что тёк рядом, обволакивает её ноги. Вода в канале была чёрной, маслянистой, и её поверхность рябила, словно под ней что-то двигалось. Она старалась не смотреть туда, но краем глаза заметила, как что-то белое – то ли кость, то ли палец – всплыло и тут же исчезло в глубине.
Она знала, что должна войти. Видения, которые мучили её каждую ночь, вели сюда. В них была аптека, эликсир, обещание свободы от цикла, что держал её в этом кошмаре. Лидия не помнила, сколько раз умирала, но вкус смерти – горький, как желчь, и холодный, как лёд – был ей знаком. Она сжала кулак, чувствуя, как ногти впиваются в кожу, и шагнула к двери.
Дверь аптеки была тяжёлой, деревянной, с трещинами, из которых сочилась чёрная жижа. Когда Лидия толкнула её, раздался звук, похожий на хрип умирающего. Внутри пахло плесенью, медикаментами и чем-то сладковатым, от чего её желудок сжался. Свет единственной лампы, висевшей под потолком, был жёлтым, болезненным, и он выхватывал из мрака полки, заставленные флаконами. Некоторые из них были разбиты, и из них вытекала густая красная жидкость, капая на пол и образуя лужи, которые шевелились, как живые.
За прилавком стояла старуха. Её кожа была серой, потрескавшейся, как пересохшая земля, а глазницы – пустыми, чёрными провалами, из которых текла тонкая струйка слизи. Она улыбнулась, и её губы разошлись, обнажая зубы, которые были слишком длинными и острыми для человеческого рта.
– Ты пришла, девочка, – сказала она, и её голос был похож на шорох сухих листьев. – Опять пришла.
Лидия замерла. «Опять» эхом отозвалось в её голове. Она хотела спросить, что это значит, но слова застряли в горле. Вместо этого она сказала:
– Мне нужен эликсир. Тот, что разрывает цикл.
Старуха засмеялась – звук был похож на треск ломающихся костей.
– Эликсир? О, он у меня есть. Но всё имеет цену. Твоя память, девочка. Отдай её, и я дам тебе, что просишь.
Лидия сглотнула. Её воспоминания были обрывочными, как разорванная ткань, но они были её. Она помнила боль, кровь, крики – и что-то ещё, что-то тёплое, давно потерянное. Но цикл был хуже. Вечность в этом городе, в этом кошмаре, была невыносима. Она кивнула.
Старуха протянула флакон, маленький, из тёмного стекла, в котором плескалась жидкость, похожая на расплавленный уголь. Лидия взяла его, чувствуя, как стекло обжигает пальцы. Она поднесла флакон к губам, и запах – смесь гнили и металла – ударил в ноздри. Она выпила одним глотком.
