Еще до того, как первые поселенцы пришли в эти земли, задолго до того, как топоры вонзились в стволы древних сосен, индейцы апачи знали правду о Чёрной реке. Они шептали о ней у костров, рассказывая детям страшные сказки, которые не были сказками.
Баах Ха-ниих. Или же – Тот, кто забирает лица. Похититель Ликов.
Древний дух, старше самих гор. У него не было своей формы – только бесконечный голод и холодные, цепкие пальцы, которые могли просочиться сквозь землю, как корни ядовитого растения. Апачи верили, что он спит на дне Чёрной реки, завернувшись в её тёмные воды, как в погребальный саван. Но когда кто-то тонул…
«Он иногда надевает их лица, как маски, – говорил старый шаман, его голос дрожал, как осенний лист. – Сначала берёт облик, потом голос, потом память. А когда не остаётся ничего человеческого – зовёт новых.» Чтобы успокоить духа, апачи проводили ритуал Зеркальных Стражей:
Вырезали на земле священные круги, куда не смела ступить нога непосвящённого.
Развешивали на тотемах вдоль берега зеркала – старые, потрескавшиеся, с оборотной стороной из потёртого серебра.
«Он должен видеть себя, – объясняли старейшины. – Видеть пустоту вместо лица. Тогда он останется в воде.»
Но потом пришли мы Смиты. С нашими бумагами, нашими топорами и нашей жаждой земли, которую мы называли «собственностью», а деревья – «ресурсом». Мы выкорчевали священные рощи, распахали поля, где лежали кости предков, и возвели свои квадратные дома с прямыми углами, будто пытались доказать самой природе, что теперь здесь правят линейки и циркули.
Прошлое стёрлось, как рисунки на песке после прилива. А на дне реки проснулось он.
Мой первый прадед – Джеймс Смит, упрямый шотландец с глазами цвета грозового неба – построил дом у Чёрной реки.
Джеймс Смит построил дом за три недели. Слишком быстро для такого большого здания.
Слишком быстро для места, где земля плакала черными слезами, когда в неё вбивали колья.
Черный ворон – красивый как лунный свет, с лицом, изрезанным древними ритуальными шрамами – пришёл к нему на четвёртый день.
– Ты строишь на костях, – сказал он, тыча пальцем в землю. Его ногти были неестественно длинными, жёлтыми, будто когти старой совы. – Здесь спал Баах Ха-ниих мы его еще назвали Похититель Ликов. Ты разбудишь его.
Джеймс только рассмеялся, вытирая пот со лба:
– Ваши духи боятся топоров?
Черный ворон не ответил. Просто плюнул между их ног – плевок вскипел, как вода на раскалённой сковороде.
Но дом рос. Слишком быстро. Слишком ненасытно.
Первый зарегистрированный случай произошёл в 1920 году, когда трое детей – братья Уильямс и маленькая Эмили Картер – отправились собирать чернику у Чёрной реки и не вернулись к ужину. Через три дня поисковая группа нашла их в камышах на противоположном берегу. Они сидели вплотную друг к другу, скрестив ноги, будто участвовали в какой-то жуткой игре. Их руки были сплетены, а там, где должны были быть лица…
– Медведи, – провозгласил шериф Джеймс Смит (мой прапрадед по материнской линии), демонстративно вытирая окровавленный нож о штанину. – Видите эти отметины? Когти. Никакой мистики.
Но старый вождь апачей Чёрный Ворон молча поднял с земли обсидиановый осколок – последний фрагмент священного зеркала. Его пальцы обвили чёрный камень, будто корни древнего дерева.
– Баах Ха-ниих голоден, – прошептал он, и его голос звучал так, будто доносился со дна реки. – Вы разбудили его, когда рубили тотемы и разбивали зеркала. Теперь он будет приходить снова и снова, пока не заберёт всех.
Мой прадед высмеял его – громко, грубо, показывая спину старику, как делал с непокорными собаками. Но уже через месяц семья Чёрного Ворона бесследно исчезла. На пороге их вигвама нашли лужицу чёрной воды и… идеально сохранившийся скальп вождя, будто аккуратно снятый острым ножом. Волосы были заплетены в ритуальные косы, а на коже отсвечивал тот самый обсидиановый осколок, вплетённый в прядь.
