Однажды ты просыпаешься и обнаруживаешь себя одиннадцатилетней в спальне двухкомнатной квартиры, на седьмом этаже девятиэтажного дома.
За окном всё в плотном тумане. Середина декабря. Мороз. Почему-то нет снега. Обидно. Но потом вспоминаешь, что сегодня воскресенье, никуда не нужно идти – и сразу становится приятнее и радостнее жить. Главное – не вспоминать сразу, что на завтра нужно выучить стих на белорусском, а к четвергу на русском. Почему? Потому что тогда утро начнётся с повторения стихов.
Предусмотрительные девочки учат стихи заранее, особенно на белорусском, а тебя угораздило за одиннадцать твоих лет незаметно превратиться из бесшабашного ребёнка в эту самую предусмотрительную девочку. Всё, утро безнадёжно искалякано выученными стихами.
З усiх саборау ёсць сабор,
Дзе згодзен я малiцца…
Повезло, что мама с терпеливостью мамонта, который не вымер в ледниковый период, объяснила почти каждое слово, собрала их во фразы и бережно донесла смысл стиха. Говорит, что так легче учить и вспоминать слова. Пришлось ей поверить, убедить себя, что выучить это легко, и втолкнуть в свою память странные строчки.
Вообще, есть такой замечательный приём, которым пользуются учителя: говорят «это учится легко» – и оно, действительно, запоминается быстро. Волшебство какое-то!
Мама слушала передачу, в которой какой-то умный дядечка утверждал, что, если детям на уроке внушать, что они умные, всё знают и понимают, то они будут стремиться соответствовать такому о себе представлению. И весьма успешно. Интересная гипотеза.
Мороз и солнце. День чудесный.
Ещё ты дремлешь, друг прелестный.
Пора, красавица, проснись…
Это к четвергу надо выучить, но строчки сами ложатся в голову, даже упрашивать их не нужно. Папа утверждает, что мы с ним учили этот стих Пушкина ещё в третьем классе, когда учительницей было так заведено, что мы рассказывали новые стихи каждую неделю. Так она нашу память тренировала. Родителям моим эта задумка очень понравилась. «Вересковый мёд» Стивенсона, «Февраль» Пастернака, «Дом, который построил Джек» и «Багаж» Маршака – вот лишь двадцатая часть того поэтического удовольствия, которым мама стремилась поделиться со мной. Папа был гуманнее, поэтому с ним мы учили Пушкина и Фета. И то, что покороче. Мама в своём стремлении к поэтическому прекрасному была беспощадна.
Сейчас она читает книгу про Ахматову. Уже рассказала мне про неё саму, про её мужа, поэта, Гумилева и про их сына, про художника Модильяни, заодно про Цветаеву, сходство и разницу их судеб. Грозилась ещё и стихи Ахматовой мне почитать. На её взгляд, шестой класс – это не рано. Я не спорю. Она читает мне свои стихи. Прекрасные и непонятные. Поёт мне романсы на стихи Пастернака и Цветаевой, поэтому Ахматову можно не бояться. Кстати, Ахматова – это псевдоним. Настоящая фамилия этой женщины-поэта была Горенко. Мне придётся запомнить и это. Не знаю зачем. Мама считает это важным. Возможно, потому что Анна была Горенко, а стала Ахматова – и вошла в историю как поэт. Мама была Ильченко, а стала Михальцова, и тоже хочет войти в историю как поэт, прозаик и драматург. Но пока она в историю не вошла, она просто пишет свои истории. Переживает, что как автор никому не нужна, никому не интересна. Пришлось ей рассказать, что она интересна нашему 6 «В»: кое-кто из моих одноклассников читает её посты со стихами в интернете, и им нравится. Мама у меня личность оригинальная и отреагировала неожиданно, предложив написать о нашем классе. Моими глазами. Вернее, словами. Точнее, её словами о том, каким я вижу наш класс. Но это та ещё задачка! Мама у меня писатель, а я-то художник! Вот я и буду наш класс рисовать, а уж она пусть это сама описывает.
