ЖЕЛУДОК
(Фантастический рассказ)
Было уже больше десяти часов вечера – время, когда город напоминал пьяного безработного: вроде бы ещё бодрствует, но уже с трудом держится на ногах. Сумерки давно скисли в тьму, лишь редкие фонари освещали асфальт жёлтым светом, похожим на тухлое пиво.
Карета «Скорой помощи» с трудом втиснулась в бокс больницы – древнего кирпичного монстра советской эпохи. Стены его ободраны, как колени у школьника, окна кое-где заколочены фанерой, а над входом висела табличка с облупившейся эмалью, на которой буквы «О» и «А» давно исчезли, оставив гордую надпись: «ТРАВМ ТОЛ ГИЯ».
Тусклая лампа качнулась над воротами, бросив бледный свет на фосфорецирующуюся красную надпись «Ambulance» на белом борту. Слово «Ambulance» здесь было написано больше для красоты: большинство пациентов и так знали, куда их везут, даже если не умели читать.
Мимо прошла пожилая медсестра, сутулая и жилистая, как старый ворон. Лицо её было покрыто сетью морщин, в которых, казалось, можно хранить сахар для чая. В руке она держала металлический поднос с инструментами, среди которых поблёскивал ржавый зажим – больше похожий на кусачки из хозяйственного магазина. Увидев подъезжающую карету, она перекрестилась широким, но не слишком искренним жестом, словно пыталась защититься не от нечисти, а от налоговой.
Она знала: сюда живых не привозят. Здесь останавливались только те машины, что везли тех, кого медицина окончательно списала в архив. Живых увозили в реанимацию или палаты с другой стороны, где царила своя веселуха: капельницы булькали как аквариумы, больные кричали как оперные певцы, а священники из церкви, мечети и синагоги сновали, будто торговцы на базаре, соревнуясь, чья молитва окажется более конкурентоспособной.
Хотя, если уж быть честной, священникам следовало бы заглядывать и сюда – чтобы успокаивать души тех, кого после «доставки» разбирали на части. Одни отправлялись в крематорий, другие становились учебным материалом для студентов медфака. Там, в холодных аудиториях, трупы лежали на металлических столах, блестящих от формалина, а студенты с восторгом школьников, получивших доступ к запрещённому журналу, рассматривали сухожилия, артерии и печень. Органы перекладывались в банки, подписывались корявым почерком: «печень (алкоголизм)», «сердце (инфаркт)», «лёгкие (курение, мать его)». Иногда от покойников отрезали пальцы – «для коллекции» у особо эксцентричных ассистентов кафедры.
Но старуха-медсестра не была столь любопытной: она лишь краем глаза заметила, что машина перегружена так, что днище почти тёрло асфальт. И недаром: в салоне покоилось тело весом четыреста килограммов – мясной монолит, которому было тесно даже в собственном кожаном мешке.
С руганью из кабины вывалились водитель и врач. Водитель – маленький и щуплый, с таким выражением лица, будто его всю жизнь использовали вместо подушки для кулаков. Фуражка слетела, открыв залысину в форме материка Африка. Врач, наоборот, был высокий, сухой, с усталой злобой в глазах. Под халатом угадывался пивной живот, но руки его дрожали так, словно он только что перелистывал чужие диагнозы вместо карт Таро. Первый поспешил открыть заднюю дверь, выпуская наружу сладковатый трупный дух, второй отправился за подкреплением: двум им с такой тушей не справиться.
Даже семеро санитаров, собранных со всех этажей, не чувствовали себя героями. Тележка, на которую они взвалили покойника, скрипела так жалобно, что казалось, она вот-вот попросит о пенсии. Стальные рамы выгибались под чудовищной тяжестью.
Лицо мертвеца – лицо расплавленного теста – застыло в странной гримасе. Удивление ещё сохранялось в уголках глаз, но в вывалившихся от газа зрачках читался ужас – будто он успел осознать, что не просто умирает, а умирает глупо, нелепо, как персонаж дешёвого анекдота. Санитары, видавшие трупы с пулевыми, с петлями на шее, с «модными» передозировками, смотрели на него с отвращением. Не потому что это было мерзко, а потому что это было слишком… банально.
