© Н. Самошкина, текст, иллюстрации, 2025
© Издательство «Четыре», 2025
В детстве небо золотое, потому что кроны деревьев, окрашенные осенью, парят где-то там, высоко, почти дотягиваясь до облаков. Когда ветер налетает на них, они вскидывают вверх ветви, чтобы превратиться в Жар-птиц, опахнуть мир волшебными крыльями, заполнить свет и тени невиданным звучанием и перенестись в сказку, оставив ребёнку на память перо, переливающееся нежным шёлком и чудесными словами. Осень приходит год за годом, и вместе с ней воскресают огненные Фениксы – деревья под золотым небом.
Шкатулка из «рыбьего зуба»
Хочешь попасть в сказку?
Тогда закрой глаза! А впрочем, погоди! Они у тебя настолько яркие, чистые и озорные, что лучше распахни их пошире, чтобы глаза стали следопытами, способными увидеть то, что спрятано, утаено, сокрыто.
Сейчас мы с тобой возьмёмся за руки и войдём в… шкатулку. Она выточена из «рыбьего зуба». Смеёшься!!! Что за рыба такая? Разве что ЧУДО-ЮДО-РЫБА-КИТ, что лежит на море-окияне, бьёт по волнам хвостом да глотает кораблики под парусами и без них. Вот и не угадал, дружок! Зуб от зверя огромного, с ластами вместо лап, с усами щетинистыми, точно у дядьки Тимофея, с глазами круглыми, как два пятака царских, с рёвом могучим да страшным, точь-в-точь у брандмайора Потешкина, когда он орёт «Пожар!». И величается тот зверь – морж. Поморы издавна его клыки называли «рыбий зуб».
Огляделся по сторонам? Что-что? Обычное вокруг, не волшебное? Неужели? А теперь видишь?
Поляна, занесённая снегом. По нему летят длинные синие тени, солнечные игруны и отпечатки лапок, лап и лапищ. Угадай, кто в сугроб нырял и размахи крыльев оставил? Кто след путал, петлял, сам через себя перескакивал? Кто пальцы растопыривал, когтями наст приминал? Да уж, странные следы попались! Шёл кто-то: ни шатко ни валко, не лось, не медведь. Узнал? Это же мы с тобой вокруг сосен ходили, сапогами снег месили, на ладошки замёрзшие дули. Пойдём-ка, дружище, домой. Бабушка наверняка пирогов напекла с брусникой и яблоками. Самовар шумит. Чашки позванивают. Ложки по скатерти раскатываются – озорничают. Хорошо-то как дома, в тепле, рядом с теми, кого ты любишь!
А сказки?
Завтра вновь откроем шкатулку и пойдём по тропинке: в лето и осень, в весну и зиму, чтобы встретиться там с твоими ровесниками, которые верят, что жизнь полна чудес.
Солнце было похоже на лохматого соседского пса, сидящего на цепи. Оба жёлто-рыжие, встрёпанные, потому как их никогда не мыли и не чесали. Оба всю жизнь ходили «между заборами», временами поднимаясь на задние лапы, чтобы разглядеть тех, кто гулял по улице, проносился на мопеде или же, кряхтя, возвращался с низов, с прополки огородов.
Пса звали Лимон, и всем своим видом он уведомлял о «дворянской» породе. Хозяева, как и большинство деревенских жителей, особо не баловали его пищевыми излишествами, а попросту давали болтушку день через два, «справедливо» полагая, что откармливать нужно только «добрую скотинку» типа поросят, кур, коров. В число «добрых тварей» собаки не входили, ибо от них нельзя было получить молока, мяса, сала, яиц. Поэтому «вместилища» дурного лая и пёсьей неухоженности существовали, развлекая себя громыханием цепи и сварливым осуждением прохожих.
Лето выдалось жарким и раскалённым. На лугах трещала сохлая трава. Кукурузные поля казались серыми, будто их обмотали выцветшими шерстяными платками. Проезжающие машины поднимали столбы пыли, надолго зависающие в воздухе. Детвора и местное стадо отсиживались в пруду, спасаясь от оводов и перегрева. Вётлы, высаженные на берегу столь давно, что корнями пропахали слои глины, стояли поникшие, лениво пошевеливая сизыми листьями. Колодец наполовину опустел, и заросли дикой герани, окружавшие его, стали похожи на тёток, торгующих на базаре семечками. Во дворах и домах замерла такая духота, что даже мухи норовили спрятаться в тени. Все ждали дождя, хотя бы кратковременного и быстрого, но небо, обрётшее белёсо-голубой цвет, перематывало дни, словно клубок пряжи. Неделя за неделей проползали, похожие на пожелтевший отрывной календарь, висящий у бабушки на кухне. Мальвы, прозываемые в народе бабьими розами, нахохлились, будто воробьи, и свернули широкие шершавые листья. Дрозды, недовольные суховатой вишней, сердито орали и препирались. Ещё день, ещё…