Иногда судьба мира решается не в залах и кабинетах, не с помощью огромных армий и не в тайных лабораториях. Иногда она полностью зависит от неуклюжих движений одного существа.
Он не был героем, не умел сражаться и не носил ни знаков отличия, ни гордой униформы. Он не цитировал великих мыслителей и даже никогда не ходил в школу – никакой школы на его орбитальной станции просто не было. Единственными его учителями и пособиями были пыльные архивы давно вымершей расы и старый гаечный ключ.
В команде он появился случайно. Его не искали и не звали, он будто сам нашёл дорогу – по какой-то странной логике, известной только ему. И остался. Поначалу – как лишний, затем – как полезный, а потом – как свой.
Он чинил то, чего не могли другие, таскал тяжёлые ящики, когда остальные спорили, и неизменно шёл рядом, даже когда было очень страшно. Он не умел шутить, но становился причиной смеха – чаще всего невольно, но всегда искренне.
И да, по большей части он был там, где нужно. Никто и не заметил, как он стал тем, без кого их маленькая команда больше не была бы целой.
Сморг не искал славы. Он просто делал то, что считал необходимым. Иногда – с ворчанием, иногда – с нежданной смелостью, а иногда – с такой трогательной прямотой и теплом, что порой даже у самых поначалу недоверчивых в уголках глаз проступала слеза.
Если бы он был человеком, он, вероятно, носил бы рубашку на два размера больше, чтобы было куда прятать душу. Но он был сморгом, а у сморгов душа не нараспашку – она тихо живет внутри, как надежный аккумулятор, незаметно заряжающий всех вокруг.
А потом всё закончилось – война утихла, жуткие велиары вроде как исчезли, и мир снова вздохнул свободно.
Старая добрая команда на время разлетелась по своим делам. Корабль – тот самый, что спас не одну цивилизацию, – остался на орбите. Почти пустой.
Почти.
Ведь если задержаться в коридоре чуть дольше обычного – особенно в ночное время, когда весь корабль замирает в тихом полусне, то можно услышать, как он возится в техническом отсеке. Гремит инструментами, что-то подкручивает, что-то разбирает, чтобы потом снова собрать, даже если оно и не ломалось.
Иногда он просто идёт – не спеша, вдоль стен, будто праздно прогуливается по родным улицам, которых никогда не видел. А иногда разговаривает – негромко, словно проверяет, есть ли кто-то рядом, кто услышит. Или просто так, чтобы было спокойнее, хотя бы от звука своего голоса.
Он не пытается удивить и не просит слушать. Просто знает, что истории, как и жизнь, нельзя подолгу держать взаперти. Даже если ты последний, это вовсе не значит, что на этом всё заканчивается.
«Никогда не поздно сложить инструменты на полку», – как-то вспомнил Сморг слова старого друга. «Но что, если где-то ещё осталась дверь, которая ждёт, чтобы её открыли? Или свет, который всё ещё можно починить и зажечь? А может, кто-то когда-нибудь найдёт то, что ты для них создал и сохранил. А значит, что всё это – сотню раз того стоило».
Глава I. Последний оставшийся на борту
Когда «Армаон» замер на стационарной орбите над одной из торговых станций планеты Тлаан в системе Вриин, тишина внутри корабля стала почти осязаемой. Просторные отсеки, обычно полные голосов, шагов, звона приборов и хохота друзей, вдруг стали похожи на музей и теперь были словно запечатаны под стеклом. Сморг бродил по пустым коридорам, не зная, куда себя деть. На нём, в силу привычки, был его старенький пояс с инструментами. Он даже не помнил, когда в последний раз что-то чинил этим набором. Наверное, когда его старый друг Кейн сломал дверцу капсулы регенерации, а потом уверял, что «так всё и было».
В кают-компании было непривычно пусто. Он неуклюже плюхнулся на диван и уставился в потолок, где под куполом тихо поблёскивала розовая жемчужина с Баджара. Вокруг неё мерцали слабые огоньки – кажется, кто-то устроил тут маленький прощальный праздник, а потом забыл выключить гирлянду.
