Смоляное
Оглавление
Глава 1. Письмо с той стороны
Сначала пахло гарью. Потом – прошлым.
Письмо лежало в почтовом ящике, будто ждало.
В сером, мятом конверте, обугленный угол будто поцеловал пламя. На нём – ни марки, ни обратного адреса, только его имя, выведенное тонким, уверенным почерком:
Илья Марков.
Он долго смотрел на это имя.
Почти отстранённо, как на чужое. Как на имя на табличке.
Знакомое, но без принадлежности.
Словно кто-то написал его, не зная, что человек с этим именем всё ещё жив.
На площадке было тихо. Только гудел старый холодильник через бетонную стену. Илья машинально сунул конверт в карман и поднялся на четвёртый этаж.
Лифт давно не работал. Дверь на третьем была слегка приоткрыта, но он не стал заглядывать – в этом доме не принято было вмешиваться в чужие молчания.
Он закрыл за собой дверь, не включая свет.
Прошёл на кухню, опустил письмо на стол.
Потом сел. Смотрел.
Долго.
Он вскрыл конверт ножом для бумаги, которым не пользовался год.
Хлопок – как треск костра. Или костей.
Внутри – лишь фотография.
На ней была девочка.
Лет восьми. Смуглая кожа, тёмные волосы, белое платье до колен. Она стояла у подножия колокольни. Старая каменная башня, чёрные кирпичи, ржавая лестница, ведущая вверх. Лицо девочки скрывал капюшон тени, но руки – знакомые. Тонкие запястья.
Он видел эти руки.
Тысячи раз.
Потому что он держал их, когда они остывали в реанимации.
– …Настя?
Шепот сорвался сам.
Он перевернул фото. На обратной стороне, будто детской рукой:
«Смоляное. Колокольня. Приди, пока не поздно.»
Он читал это снова и снова.
Слово «Смоляное» звучало, как спазм.
Как старое слово, которое нельзя произносить вслух.
Как имя, забытое специально.
Он не спал в ту ночь.
Открыл старый ноутбук, вбил: Смоляное. Посёлок.
Выдавались рекламные сайты с саунами, ссылки на непонятные заброшки.
Ничего конкретного.
Но в глубине подсознания – что-то шевельнулось.
Не воспоминание.
А отголосок.
Смоляное.
Он уже слышал это.
Может быть, в детстве. Может быть, в бреду, когда спал у кровати Насти, считая её вдохи.
Или в те бессонные недели после похорон, когда он часами листал старые альбомы, пытаясь найти в ней хоть что-то, что мог бы забрать с собой в сны.
Он достал фото снова.
На этот раз – всмотрелся в фон.
В левом нижнем углу – мелькали силуэты. Два человека, стоящих в тени.
Мужчина и женщина? Или мужчина и…
Они стояли слишком прямо. Как манекены.
А в окне колокольни – просматривался силуэт.
Высокий, неестественно вытянутый.
И он смотрел в камеру.
Он перевернул фото и бросил его на стол. Потом – выключил свет, сел на пол у стены и так просидел до утра.
На рассвете Илья собрал рюкзак.
Положил фото, старую карту области, спальный мешок, фонарик, нож, аптечку. Машинально, как в те дни, когда с Настей ездили в походы. Тогда она всё выкладывала и перекладывала вещи по три раза – «А вдруг медведи, пап?»
Он всегда смеялся.
Теперь не смеялся.
К полудню он уже ехал. Город остался позади, растворяясь в сером мареве асфальта.
Радио не ловило ничего. Навигатор – замер.
Он включил старую флешку.
Плейлист завис на детской песенке. Голос Насти, когда ей было пять, поёт что-то про ёлочку и снег.
Он не стал выключать.
Часов через шесть дорога стала другой.
Асфальт крошился. Лес приблизился к обочине. Воздух стал гуще.
Он замедлил ход.
И тут – развилка.
Два направления. Никаких знаков.
Лишь старая табличка с нечитаемым названием. Облезшая краска. Лес шумел, будто знал, что он выберет.
Он свернул направо.
Инстинктивно.
На обочине – крест. Чёрный, свежевыкрашенный. Под ним – букет искусственных цветов. И чёрная лента с именем.
Илья притормозил.
