Старик путешествует

© Эдуард Лимонов, 2020

© Individuum, 2020

Ну и намучился я с заглавием, как никогда.

В сознании возникло тёплое «старик», и я во что бы то ни стало хотел «старика» в заглавии. И пристроил-таки…

Что в книге? Я собрал вместе куски пейзажей, ситуации, случившиеся со мной в последнее время, всплывшие из хаоса воспоминания и вот швыряю вам, мои наследники (а это кто угодно: зэки, работяги, иностранцы, гулящие девки, солдаты, полицейские, революционеры), я швыряю вам результаты. Получилось неплохо. Я хотел бы наткнуться и прочитать такую книгу в ранней юности – тогда бы я серьёзнее и глубже вглядывался во всё, что я замечал в жизни. Замечал бы глубже мохнатость зелени, её буйство, неистовые глаза животных и жажду свободы в глазах женщин.

Получилось совсем не плохо. Что-то я уловил. Чего я искал, перемещаясь из страны в страну, из Монголии в Paris? Помимо смерти, поскольку очевидно, что я искал смерти.

Становится очевидным, прочитав книгу: я хотел смахнуть со стола моего сознания прошлые ощущения, хотел полностью заменить себе сознание. Не совсем удалось. Иной раз – совсем не удалось. Прошлые ситуации и люди из моего прошлого всё же пробивались ко мне. Читая, вы увидите.

Однако я открыл вот что. Мне всё оказалось нужным. И монгольские пастухи-гаучо на мотоциклах, и дефиле устаревших французских войск на Champs-Élysée – всё оказалось нужным. Они смехотворны, эти войска, они устарели, как Франция.

И всё останется. И всё уже осталось.

Мы до сих пор сидим с тобой, Фифи, в допотопных глубинах ресторана Ma Bourgogne на Пляс де Вож – посмотри, мы же там сидим? И потребляем эскарго бургиньён. В тюрьмах я ел много каши.

Я хотел было расположить элементы книги в полном беспорядке. Не соблюдая ни хронологии, ни алфавита, не устанавливая никакой для них структуры. В моём сознании они же плавают как им заблагорассудится, хаотически. Но всё же кое-какой порядок навёл.

Сейчас вспомнил, как в Монголии лошади любят забираться неглубоко в пруд и стоят стайкой, кругом таким, голова к голове, как будто совещаются.

Автор

– Мёртвые, сотни их (в частности, из моих воспоминаний).

– Живые, тысячи их (в частности, сопровождавший меня отряд военных телекорреспондентов).

– Растения, насекомые (в Монголии 70 миллионов животных, крупного рогатого скота).

– Архитектурные сооружения (и обитаемые, и необитаемые).

– Леса, горы, реки, камни – возраст неизвестен.

– Состояние старика: то бодрое, то галлюцинаторное.

В детстве моим другом был маленький горбатенький Толик с веснушками на остром носу. Их семья называлась «чёрные». Они были беженцы с Кавказа, из Красной Поляны. Сам «чёрный» был печник, его жена называлась «чёрная», высокая женщина в платке, закрученном высоко на голове, – она была уборщицей. Подросток Любка (в ответ на что-то обидное, что она мне сказала, я вдруг неожиданно для самого себя выкрикнул ей: «Пиздорванка!» – и замолчал). Третий ребёнок называлась «ребёнок Надька».

Толик сам изготавливал из дерева и мелких железных пластин тележки и паровозики. В них мы и играли.

Потом мы все подросли. Любка стала красивой, Толик сделался злым. Моя мать грустно сказала: «Ему женщину хочется, а он лилипут и горбатенький». Я не был лилипут и горбатенький, но мне тоже хотелось женщину.

Так вот мы и жили. Кто ж знал, что через семьдесят лет я буду снимать квартиру в центре Москвы и жить один? Да никто.

Ваши предки, дети, жили в другом мире. Радиола пела: «Отчего, отчего, отчего гармонь поёт? / Оттого что ты идёшь по переулку». Там жили на первом прямо под нами семья «чёрных»: Толик, Любка, ребёнок Надька, сами Чёрные; две тёти Маруси: электрик дядя Саша Чепига, тётя Маруся № 1 и их сын Витька, тётя Маруся № 2, её муж дядя Ваня, их сын, не помню имени, – только детей пятеро и шестеро взрослых. Вот не помню, не то моя мать была влюблена в черноволосого дядю Ваню, не то он в неё, не то никто ни в кого не был влюблён и лишь возводилась напраслина.