— Хватит! — я постаралась увернуться от тяжёлой руки Сэм,
кашлянула ещё пару раз и затихла, стараясь не дышать глубоко. —
Никогда не понимала, зачем курят эту пакость.
Сэм насмешливо усмехнулась, затягиваясь отобранной сигаретой с
явным наслаждением. Из её рта вылетали дымные кольца, драконы,
корабли и валькирии.
Мы сидели или, скорее, полулежали на крыше флигеля родового
замка Браунов, расположившись на старом толстом пледе. Не
единственное место в замке, где можно пообщаться без свидетелей или
просто помолчать, но одно из любимых.
— И что, не расскажешь? — лениво осведомляется Сэм. — Пытал он
тебя, что ли?
— Да просто он садист, — коротко доложила я, не желая вдаваться
в подробности. Моя Сэм ещё та безголовая оторва, плюющая на
условности, этикет и такт, но иной раз чуткая и понимающая — под
настроение.
Вот и сейчас после тяжёлого разговора с главой рода, моим дедом
Адрианом, вся никакая я попала в её цепкие ручонки, была
отконвоирована на крышу и сделала пару затяжек от прикуренной Сэм
сигареты. Просто ещё в себя не пришла.
— Я в порядке, — сообщила на всякий случай.
— А то, — не поверила Сэм. — Аж побелела вся. На ещё,
глотни!
Хотела возразить, увидев в её руках коллекционную бутылочку
шотландского виски явно из запасов дядюшки Огюста. Но передумала и
сделала хороший глоток прямо из горла. Слёзы градом, дыхание
обожгло, но жаркое тепло уже разлилось внутри, прогоняя холод и
пустоту.
— Хватит, — вытерла рот рукавом. — Я в порядке.
Сэм тоже приложилась к бутылке, затянулась магловской сигаретой,
глядя на меня в упор сквозь цветные прядки, упавшие на
лицо.
— В Хогвартс пустит? Или запретил?
Именно этого я боялась, когда дед меня вдруг позвал на
разговор.
— Не, — мотаю я головой. — С Хогом нормально — еду. Дед жениха
мне нашёл. Кого – не ответил. Сволочь. Ненавижу!
— Имя сказал?
Я помотала головой. Дед был в своём репертуаре: запугал с
порога, прочёл лекцию о недопустимости моего поведения, намекнул на
долг перед семьёй и родом, после чего огорошил «радостным»
известием. На вопрос, кого именно мне прочат в мужья, презрительно
ответил, что чем меньше знаю до поры, до времени, тем меньше
глупостей совершу. После чего заставил опуститься на колени и
целовать край его мантии, благодаря за великую милость. И закончил
коронным: «Пошла прочь!».
— Ненавижу, — повторила я, продышавшись от опять накатившего
бешенства. — Ведь над всеми издевается, обеих тётушек запугал,
дядьку, отца, даже маму! Хоть на обед не ходи!
— За маму не волнуйся, ей похер, — хохотнула Сэм хрипло. —
Тётушки и дядька привыкли. А отец у тебя — тряпка, тут твой дед не
ошибся.
Саманта Мара, моя ровесница и подруга детства, конечно, была
права. Маму мало что волновало в этой жизни. Эфемерное создание с
большими голубыми глазами и довольно кукольной внешностью, она
умудрялась успешно управлять небольшим предприятием по изготовлению
косметики и прочих женских штучек. При этом раз в месяц из-под её
пера выходило по статье весьма забавного содержания, которые
публиковались в «Ведьмополитене» в рубрике «А знаете ли
вы…».
Жила мама в каком-то своём мире, на ядовитые нападки деда лишь
слабо улыбалась, упрёки отца выслушивала с трогательным удивлением
и огорчением, отчего легко добивалась его извинений, не сходя с
места. Меня она всегда баловала, обнимала и целовала при любой
возможности, называя своей красавицей и умницей — внешность мне в
большей мере досталась от неё, но более яркая, пожалуй. А ум и
сообразительность я унаследовала скорее от деда, провалиться бы ему
в действующий вулкан!
Ещё я давно знала, почему за маму не нужно волноваться. Грейс
Мара, старшая сестра моей Сэм, заменившая подруге мать, отца и всех
прочих родичей, уже прорву лет была любовницей моей мамы, о чём
знали только мы с Сэм и домовушка Пинки. Грейс была настоящей
валькирией и по внешности, и по характеру. Одевалась в кожу,
платьев вообще не носила, ругалась красиво, улыбалась жёстко, и за
свою «Бель» порвала бы любого на множество крохотных клочков.
Грейс была совладелицей в маминой фирме, названной в честь
мамы «Изабелла», лучшей её подругой (или другом, как посмотреть) и
вдохновителем. Рядом с ней мама оживала и становилась почти
нормальной.
