Угрюмо-красное солнце лениво уходило за горизонт. Дул легкий, едва ощутимый ветер, неся с востока вечерние свежесть и прохладу на замену уходящему дню. На плато Падурона смеркалось, и солнечный диск старался опускаться не спеша: он продолжал освещать раскинувшееся перед ним зрелище. На плато смеркалось, и свежесть, приносимая ветром, тут же растворялась в гамме смрадных запахов пота, крови и металла. На плато смеркалось, и люди на нем убивали друг друга.
Яростные крики сменялись стонами отчаяния, предвосхищавшими неминуемое наступление безразличной смерти: она собирала хороший урожай. Кто-то принял свою судьбу стоически и бился с холодным расчетом забрать с собой как можно больше человеческих жизней; самые благородные с честью и надменным достоинством смотрели в глаза врагу, стараясь нанести роковой удар; трусов было мало, и они быстро устранялись и с одной, и с другой стороны – здесь сошлись опытные воины, повидавшие многое, в том числе и предательство с вероломством. Тем не менее подавляющая масса сражающихся представляла собой обезумевших от пыла битвы разъяренных бойцов, которые кружились вокруг друг друга в жестоком танце смерти, и лишь едва заметные под слоем крови, грязи и пыли знаки различия, будь то цветовая раскраска или экипировка, позволяли не убивать всех подряд, и своих, и чужих, а давали хоть какой-то ориентир на следующую цель.
Десятки элитных воинов Кастадии в легкой пластинчатой броне, с треугольными дубовыми щитами, на которых был изображен потускневший медно-коричневый алет, размахивали мечами, глефами и молотами, стараясь отбиться от подавляющих их численностью вражеских бойцов. Кастадийцы были превосходными воинами: они умели держать строй и за счет стальной дисциплины и грамотного построения на первых этапах сражения смогли оказать упорное сопротивление и унести с собой немало вражеских жизней. Тем не менее сотня находчивых солдат дома Ремори постепенно начинала отодвигать противника все ближе и ближе к высокому краю плато, где битва приобрела свою финальную форму хаотичной бойни.
Реморийские солдаты были уверены в своей победе: у них было численное и тактическое преимущество; многочисленные мечи, булавы и секиры железной хваткой все сильнее и сильнее сжимали кастадийцев, окружали, вынуждали тех сражаться отчаяннее и неистовее; приобретенная в изнурительных походах выносливость помогала выжидающе биться с расчетом на то, что скоро у врага закончатся силы. На серо-голубых, уже изрядно потрепанных битвой латных доспехах реморийцев был изображен проницательный корсак, который словно предвкушал окончание сражения, чтобы вдоволь насладиться добычей. Наступало время заканчивать.
Кассий Продий резким рывком вытащил окровавленный кинжал из глазницы бедолаги-реморийца, чье тело тут же обмякло и повалилось на несколько трупов, уже сформировавших небольшую кучку – таких здесь было несколько десятков. Не успел капитан кастадийского отряда хоть немного перевести дух, как к нему с нескольких сторон уже приближались новые противники. Один из них был высоким двухметровым амбалом, размахивающим булавой так, что даже сражающиеся рядом с ним серые воины невольно сторонились: мало кому хотелось за одно неловкое движение тут же испустить дух. Второй противник среднего роста, чуть сгорбившись, с мечом и круглым, деревянным щитом, воровато обходил Кассия за спину, рассчитывая нанести роковой удар.
С бешеным ревом амбал кинулся на Кассия, двумя руками занося над ним свое грозное оружие с несколькими шипами на конце. Заняв оборонительную стойку и чуть пригнувшись, Кассий, держащий в одной руке короткий, окрашенный кровью кинжал, в другой – свой меч, с каменной выдержкой ждал точного момента, когда булава окажется на уровне его головы, чтобы тут же броситься в сторону и предоставить шанс мощному удару сокрушить щит нападающего сзади реморийца.
