— Какие ещё «негаразды»? О чем вы?!
Вопрос прозвучал довольно резко. Но, черт возьми, после
бессонной ночи в поезде, восьмичасовой тряски в «комфортабельном»
автобусе, томительном ожидания рейсовой маршрутки на забытой всеми
богами заправке, — Ольга устала смертельно, а новоявленная
знакомая, по совместительству ближайшая соседка, теткина троюродная
кума и местный авторитет порядком утомила ещё…две чашки чая
назад.
Горького и вонючего, отдающего плесенью травяного чая из гнутой
жестяной банки, найденной докучливой соседкой в дальнем пыльном
углу буфета среди мусорного вида пакетиков, смятых коробочек,
разномастных стаканов и прочей кухонной утвари.
Ильинишна — так звали говорливую бабульку, не чинясь,
по-хозяйски запарила сомнительного вида траву кипятком из (о,
чудо!) пусть и старенького, но рабочего электрочайника, выставила
на стол принесенную миску с блинами. И принялась деловито «вводить
обьявившуюся хозяйку в курс дела», попутно пытаясь выведать
подробности личной жизни, работы, материального положения, планов
на будущее и перенесенных детских болезней до кучи.
Ольга поначалу внимательно слушала, вежливо улыбалась, сдержанно
отвечала на бесчисленные вопросы, с аппетитом уплетая неожиданное
угощение. Блинчики оказались донельзя вкусными — ещё горячие,
начиненные яблоками и сладким творогом, поджаренные на ароматном
деревенском масле. Это в дороге она перебивалась крепким кофе,
шоколадными батончиками и парой бутербродов из магазина на той
убогой заправке, теперь же голод дал о себе знать.
— …так я ж тебе втолковываю! Или не чуешь?! — Ильинична сердито
нахмурилась, возмутившись грубостью городской непутевой девицы. —
Место это, ну, хата твоя, долгенько пустовала. Понимаешь?
Пу-сто-ва-ла! — многозначительно подняла палец бабка. — Негаразды
всякие могут приключиться. Но ты не боись, Оленька. Коли чего —
помни, тетка Соломия за каким-то лихом тебе ее перед смертью
отписала. Тебе! По всем правилам завещание справила.
Уразумела? — Ольга кивнула. — От и добренько! Хозяйнуй. А як хто
спросит чего — посылай… эээ…куда подальше!
— Кто спросит? — слащавое «Оленька» бесило неимоверно. Она с
трудом сдержалась, чтобы не стукнуть по столу кулаком.
— Мало ли кто… — бабка хмыкнула, окинула Ольгу
оценивающим взглядом, разом растеряв все напускное добродушие.
Во взгляде явственно скользнула насмешка.
Обидная такая насмешка.
Колючая.
Словно ледяной водой в лицо плеснули, давая понять: мнения о
ней, городской чужачке, невысокого, и даже память о покойной тётке
не поможет. Скорее наоборот.
Ну и хрен с вами.
Ольга закусила губу, поднялась из-за стола, недвусмысленно давая
понять, что чаепитие и обмен любезностями закончен.
Пора и честь знать.
Вечереет уже.
А она…она с дороги нервная.
Ильинишна подчеркнуто медленно поднялась с колченогого облезлого
табурета, зачем-то откинула занавеску и выглянула во двор,
многозначительно цокнула языком и скорбно покачала головой. Тяжело
вздохнула и прикрыла глаза. Ни дать ни взять — актриса на сцене.
Трагикомедия, блин.
Ольга терпеливо ждала, с трудом подавив желание вытолкать
назойливую старуху силой. Вот просто схватить за шиворот, выволочь
на улицу и поддать пинком под тощий зад.
А та, словно подслушав мысли собеседницы, довольно улыбнулась,
мигом сделавшись похожей на хитрую сытую кошку.
Дряхлую и облезлую, как и все вокруг.
Вот же…
— Ну, девонька, надобранич. Обживайся, — пауза. — Коли чего, моя
хата знаешь где. Миску я пока оставлю. Завтра заберу. А то сонечко
уже садится. Нечего после заката с пустым посудом по улицам
тыняться. Налистники мои доешь. Соломию помяни. Я ее, дуру старую,
дюже поважала, кто б чего не трындел. Ты их не слушай. Отак… Та не
провожай меня, сама дорогу знаю.
