Диана
«Свет твоего окна, свет моей любви,
боль моей любви…»
Я проспала почти весь день. Понятия
не имею, навещал ли меня кто-то, или я, как несвежий труп,
провисела весь день в гамаке никому не нужная, но, когда я продрала
глаза, солнце уже садилось за высокие горы, обрамляющие реку. Его
красноватые лучи проникали в мою каморку через крошечное окошко. В
голове было пусто и гулко, и почему-то лейтмотивом привязалась
старая наивная песенка кудрявой девичьей группы Лицей. Ну просто
сил никаких нет, как она засела.
«Ты отпусти меня, ты отпусти
меня-а-а и больше не зови… не зови, не зови-и…»
Я испытывала буквально физическую
потребность в том, чтобы ее спеть. А если очень хочется, значит,
это кому-нибудь нужно? Судно скрипело и постанывало, мягко
покачиваясь. Все это складывалось в своеобразный аккомпанемент.
Мурлыча под нос, я выползла на свежий воздух. Я ничего не знаю о
кораблях. Кроме того, что вот эти палки – мачты, развешенные на них
сероватые тряпки – паруса, а доски под ногами – палуба. Передняя
часть корабля с обломком русалки – нос, задняя часть с каютами и
пристройкой с штурвалом – корма. Как-то так. Поэтому первые
мгновения мне показалось, что все, кто бегали, как деловые муравьи,
наверняка иностранцы. Я ни слова не доперла. Потом уже, опираясь на
борт и любуясь подмигивающей на берегу огоньками деревенькой,
сообразила, что с момента попадания без проблем разбираю любой язык
Арданы, хоть устно, хоть письменно, но понятнее вообще не стало.
Специфические термины, морской язык и все такое. Ну и ладно. Я тоже
иногда в процессе спора могу перейти на латынь или применять
исключительно иностранные термины, и непосвященному человеку это,
наверное, тоже напоминает призыв дьявола.
Моряки обменивались репликами,
которые помогали им вести судно по узкому судоходному каналу в
русле реки, поскольку последняя была не такой уж глубокой, чтобы
просто расслабиться и идти по течению. Их было меньше десятка, если
только кто-нибудь не спрятался в трюме.
- Эй вы, мель по правому борту,
шевелитесь, крысы трюмовые!
Ух, какой зычный голос, я аж
восхитилась. Кто там у нас? Уже виденный и оплеванный мною гном,
зовущийся мистером Бинсом, стоял у штурвала так колоритно, что хоть
картину пиши с него. Даже с трубкой в зубах. И мистер Бинс – очень
типичное поименование для помощника капитана, ага? Как будто где-то
существует генератор "Типичных Имен Помощников Капитана", выдающий
что-то типа "Гибс", "Бонс", "Лом" и "Эрроу". Хотя с учетом того,
что это гном, он должен бы быть, как минимум, Хулио Иглесиас. Или
Педро Гонсалес, на худой конец. Впрочем, он может им и быть, а
мистер Бинс так, корпоративное прозвище.
Но где же сам бравый капитан? А вот
и он, развалился на двух бочках неподалеку и дремлет, запрокинув
голову. И рот открыл, как голодный птенец в гнезде. А если на него
чайка нагадит, он, интересно, проснется? А то вон они летают,
целятся, поди… После массовой голубиной атаки на свадьбе я совсем
не доверяла коварному птичьему роду.
- А ну, вставай сейчас же, шлимазл
штопаный! – непонятно, откуда Валера откопал этот еврейский сленг,
но подчинился ему Ник Чайка беспрекословно. Буквально с закрытыми
глазами.
- Цыпа… Это Ди научила тебя плохому?
Ты нарочно сделала такой мерзкий голос, меня тошнит от него… –
простонал он, еле разлепляя оплывшие очи.
- Пить меньше надо, - отчеканила я,
от щедрой русской души избавляя страдальца от продуктов отравления
алкоголем, но от похмелья не получилось. Ну как не получилось. Я не
захотела. В воспитательных целях, ага. Я просто взяла его за руку –
и он дернулся, будто схватился за оголенный провод.
Зеленовато-карие глаза уставились на меня впервые с таким
неподдельным интересом и, наверное, страхом. Лицо Ника сложилось в
непередаваемо печальную болезненную мину. Да, похмелье – это
неприятно. Пьянству – бой, как говорится. В конце концов, мы на
воде, а капитан в сопли, так не годится.
