Аэропорт. Ощущение, будто стою на краю пропасти, и вот-вот шагну
вниз. Самолёт медленно набирает скорость, сердце сжимается в тиски
— не из-за страха, не из-за высоты, а из-за тяжести, что осела
внутри. Гул двигателей, мягкий толчок — и всё, земля уходит из-под
ног, крылья рассекают воздух. Я смотрю в окно, наблюдая, как
мерцающие огни города остаются позади, становясь крошечными
точками, гаснущими в темноте.
Я сбежал.
Не физически, не от обстоятельств, а от неё. От Лисы. От
собственных чувств.
Голова опирается о холодное сиденье, веки тяжелеют, но я не могу
закрыть глаза — боюсь снова увидеть тот вечер. Как будто, стоит мне
расслабиться, и воспоминания обрушатся на меня, подхватят, утащат в
ту самую гостиную, где она смотрела на меня широко раскрытыми
глазами, наполненными страхом, ожиданием, надеждой.
— Почему ты сказал это о нас… так, будто мы… спали вместе?
Я помню, как дыхание сбилось, как на мгновение перестало биться
сердце. Она почувствовала что-то, уловила тонкую грань, за которой
скрывалась моя правда. И я видел, как она этого боялась.
Я мог сказать всё. Признаться, что в тот момент, когда она
впервые появилась в моей жизни, я почувствовал что-то большее. Что
её голос, её смех, её глупые привычки — всё это стало для меня
чем-то особенным, чем-то, что я не мог игнорировать.
Но я солгал.
— Нет. Сейчас не хочу.
Я увидел, как она выдохнула, как облегчение промелькнуло в её
взгляде. Она поверила. Или хотела поверить.
Но этого было мало.
— Но хотел ли я раньше? Да.
Моё собственное признание прозвучало как приговор. Я видел, как
она закрыла лицо руками, как тяжело сглотнула, как её плечи слегка
дрогнули, будто каждое моё слово било по ней, оставляя синяки
внутри.
Я сам не понял, зачем сказал это. Зачем дал ей знать. Это было
слишком жестоко — дать ей понять, что я чувствовал, но тут же дать
понять, что всё в прошлом. Хотя это не было правдой.
— Почему твои чувства прошли?
Этот вопрос. Единственный, который должен был решить всё.
Единственный, на который я должен был дать честный ответ.
Но я посмотрел ей в глаза и увидел, как сильно она боялась
услышать правду.
Я не мог сказать, что чувствую до сих пор. Что внутри всё горит,
когда она рядом. Что каждый её взгляд заставляет сердце сжиматься в
груди, а желание прикоснуться, провести рукой по её коже, уловить
её запах — оно разрывает изнутри.
Я не мог сказать.
— Это не произошло сразу. Постепенно. Те дружеские чувства,
которые были сначала… они взяли верх.
Ложь.
Она чуть прищурилась, словно пыталась считать с меня истину. Она
почувствовала, что я не до конца честен. Я видел это. Но не стал
ничего объяснять.
Я смотрю в окно, тьма за бортом сгущается, город исчезает
окончательно. Я думал, что, отлетев на тысячи километров, я смогу
сбежать от этой боли. Но чем дальше я улетаю, тем сильнее понимаю —
она со мной. Она внутри.
Я не верил в любовь — не ту, о которой пишут в книгах, не ту,
что сводит с ума и заставляет бросаться в омут с головой, не ту,
что обещает вечность в одном мгновении. Для меня существовала
только красота, та самая, которую можно зафиксировать на плёнке,
поймать в объективе, оставить в галерее лучших снимков. Я умел
видеть эстетику, знал, как её подчеркнуть, как сделать так, чтобы
каждый мог ощутить её вместе со мной, но за этим никогда не стояло
ничего личного, потому что за этой красотой чаще всего не было
ничего, кроме пустоты.
Я работал с идеальными девушками — совершенные черты лица,
точёные скулы, безупречные тела, но вся их привлекательность
оставалась поверхностной, легко уловимой и так же легко забываемой.
Они смеялись, кокетничали, играли в соблазн, но за всей этой игрой
не было глубины. Я давно привык, что никто не способен меня
удивить, и именно поэтому не понял сразу, почему она зацепила
меня.
