Жюли ничего не успела рассказать про себя детям Гийома. Оборвав ее на полуслове, к ним в келью настойчиво постучалась сестра Жаклин и с порога потребовала, чтобы сестра Клер явилась в госпиталь. Ранен полковник из штаба нового правительства Третьей Республики, наконец-то провозглашенной после капитуляции Наполеона III в прошлом году в сентябре 1870. Доктор Бернар и Мать настоятельница требуют ее помощи. Жюли, скрываясь в монастыре от своих врагов под именем сестры Клер последние полгода, растерялась. Она некоторое время испуганно переводила взгляд с Мишеля и Луизы на сестру Жаклин и обратно, чувствуя, как не вовремя этот вызов, но была вынуждена подчиниться:
– Я вернусь и расскажу вам все. Все до конца.
Она старалась не смотреть на то, как сузились глаза Мишеля и расширились у Луизы. Если бы Мишель был волком, она увидела бы как ощетинился его загривок. Но он крепче обнял удивленную и ничего не понимающую сестру и медленно кивнул. Он знал, что что-то подобное однажды произойдет. Луиза перевела свой выразительный взгляд на него, но ее старший брат молчал. Выходило, что Клер их обманывала. Это было очень неприятно, но складывалось так, что даже окутанная тайнами, их Клер, или кто там она на самом деле – единственный человек на земле, кому они были нужны. Поэтому Мишель, конечно, обижался на Клер за вранье, но не до самого конца. Она же им ничего плохого не сделала. Наоборот: возится с ними, учит. Взяла с собой в монастырь, чтобы спрятать от войны.
Он не мог себе представить, чтобы такое для них с Луизой сделала мать. Невозможно было вообразить Бернадетт, веслами содравшую руки в кровь, чтобы увезти их в безопасное место. Или, заплетающую в косы Луизы красивые ленточки на Рождество, только что простояв всю ночь в операционной, где важный доктор Бернар зашивал ногу старого солдата так, чтобы тот смог потом ходить… Думать о таком было больно: Мишель хотел бы, чтобы Клер была их матерью. Луиза хоть на девчонку стала похожа. Может, она и заговорит потом. Отойдет. А сейчас Клер начала делиться своими тайнами, хотя ни одна из них не сулит им ничего хорошего: Мишель видел, они целовались с этим капитаном как взрослые. Как грешники. Они же в монастыре! Значит надо поговорить с ним. Не дожидаясь, когда Клер вернется.
В тот же момент Мишель повернулся к своей сестре и сказал ей идти на кухню потому, что у него есть дело. Луиза, ничего не понимая, растерянно захлопала ресницами. Мишель повторил:
– Иди и помоги сестре Николь, она новенькая и не умеет готовить вкусную еду. У меня есть одно очень важное дело, я за тобой вернусь и Клер нам все расскажет, да?
Луизе не оставалось ничего, кроме как покорно кивнуть и пойти к кастрюлям госпиталя: она давно уже там помогала как заправская повариха. Даже Мать Жанна похвалила ее суп, когда три дня назад обходила монастырь с ревизией. Где-где, а на кухне Луиза была как у себя дома, важно повторяя за сестрой Бернадетт рецепт, нарезая овощи и даже справляясь с противным мясом. Тем более, что туда может заглянуть ее новая подружка Агнес.
С Агнес никто не дружил – она была новенькая, очень странная и всех стеснялась, стараясь никому не попадаться на глаза: ожог лишил ее одного глаза и Агнес повязывала платок на половину лица, чтобы люди не морщились, когда на нее смотрят. Казалось, что она от кого-то пряталась в монастыре, но не от тех, кто был снаружи, а от тех, кто был внутри: она ходила всегда быстро и озираясь, словно боялась кого-то встретить. Все время свое она проводила с Луизой, помогая на кухне. Она будто специально забегала туда, когда девочка помогала сестрам готовить обед. Страшный пожар отнял у Агнес мечту выйти замуж и нарожать детишек, обезобразив ее, решила Луиза, которой было жалко бедняжку. Уж она-то знала, что такое быть не как все: только тут, в монастыре, никто не дразнил ее. А дома даже мама могла шлепнуть тряпкой и процедить: «Уу, немая…».
