- Ну вот, девы, наконец-то свобода!
– произнесла княжна Любица, раскидывая руки, словно полететь
собиралась. – Теперь никаких наук, никаких уроков, только свободная
и счастливая жизнь!
- Тебе хорошо говорить, - поджала
губы Заряна, дочка местного посадника. – Тебе батюшка, наверное,
уже и жениха подобрал… Только домой вернёшься – сразу замуж. А мне
сказали, до двадцати лет забыть и про праздники, и про ярмарки, и
про вечерки.
- Так нечего было помощнику кожемяки
глазки строить, - хихикнула Боянка, за что сразу получила подушкой
по голове.
- Пусть так, - ответила Заряна,
швырнувшая подушку, - но завтра я напляшусь на два года вперёд. И
никто мне не помешает.
- Дайте уже спать! – сказала я и
перевернулась на другой бок, лицом к стене, чтобы не видеть этих
болтушек.
Нас было пятнадцать – девиц из
знатных семейств, которые обучались всяческим премудростям в школе
Василисы Мелентьевны, что в Новом граде. Сегодня была последняя
ночь перед тем, как все мы отправимся по домам, и
девицы-длинные-косицы никак не могли наговориться перед разлукой.
Все мечтали, как хорошо будут жить дальше, сплетничали о женихах,
хвалились нарядами, приготовленными к завтрашнему празднику.
Вернее, четырнадцать мечтали. А я пыталась уснуть, но сон никак не
шёл. И хоть вовсе не мои соученицы были тому виной, злилась я всё
равно на них.
- Ой, кто там голос подал? – сказала
Любица медовым голоском. – Гориславушка, ты ли это?
Остальные захихикали, ей в угоду.
Они всегда смеялись, когда Любица говорила смеяться, и грустили,
когда она приказывала грустить. С одной стороны, их понять можно.
Любица – единственная дочка князя Вологудского, а Вологудские
владеют чуть ли не половиной царства, и род их – древний, сам
великий князь Бермята в предках. Только Вологудские ведут род от
младшего Бермятича, а царь Всеслав – от старшего. Получись иначе,
родись Вологудские от старшего сына – сидели бы сейчас на троне, на
голове корона, в руках – держава да меч, врагам головы сечь.
Любица – младшенькая в семье. У неё
есть семь старших братьев. Все – давно удельные князья, свирепые
воины и за свою красавицу-сестрёнку любого в порошок сотрут. Они
как-то приезжали к нам на праздник летнего солнцестояния. С такими
на узкой тропинке встретишься – сам подобру-поздорову в болото
соступишь, чтобы дорогу дать.
Так что Любица среди остальных – как
жемчужное зерно среди бисера. Всем выделяется – и знатностью, и
красотой, и статью, и умом. Многие ещё считают, что и кротким
нравом. Но это точно враньё. Нрав княжны Любицы я за десять лет
обучения узнала и выучила, как азбуку. Та ещё гадина, хоть умеет и
улыбнуться мило, и глазки скромно опустить. Все десять лет пока
учились, она задирала меня по поводу и без повода. Вот и теперь,
видимо, решила напоследок поиграть.
Я сунула голову под подушку,
показывая, что не желаю слушать, что она там говорит. Может,
уймётся. Снова о женихах вспомнит, а про меня забудет.
Мне осталось-то денёк потерпеть, а
потом – домой.
И хоть знала, что дома мне будут не
особо рады, но дом – это дом. И родные мать-отец – это не чужие
люди. Ещё и братец Горислав. Интересно посмотреть, каким он стал за
это время. Уезжала – сопляк сопляком бегал. Тощее меня в два раза и
ниже на целую голову, хоть мы и одного возраста, близнецы. А
теперь, наверное, готов жених.
- Гориславушка, да что же ты всё нас
сторонишься? – полился в уши ласковый голосок княжны Любицы, потому
что подушку с меня сдёрнули в одно мгновение.
- Подушку верни, - велела я, не
открывая глаза.
Моя кожаная повязка-наглазка лежала
на столике возле кровати, и я пошарила рукой, чтобы её взять.
- А ты отбери! – послышался в ответ
смешочек, и пальцы мои скользнули по пустому столу.
