Глава 1: Увертюра Порядка и Старого Железа
Артур Гримшоу созерцал бирючинную изгородь с чувством глубокого личного оскорбления. Это было сущее уродство. Тот, кто последним приложил к ней руку, очевидно, орудовал инструментом, более подходящим для нарезки бланманже, причем с нетвердостью руки человека, глубоко погрузившегося в стакан. Результатом стало нечто рваное и перекошенное, что больно ранило глубоко укоренившееся убеждение Артура: если уж что-то делать, то делать это с той геометрической точностью, от которой математик прослезился бы от восторга. Вся эта улица, по правде говоря, – сущий парад архитектурного самодовольства – откровенно попахивала нуворишами и почти агрессивным пренебрежением к элементарным стандартам садоводства.
Позднеосенний воздух, густой от сырого запаха далеких костров из листьев и более близкого, едкого привкуса городских выхлопов, лип к его фигуре, словно непрошеный гость на малолюдных похоронах. Мелкая, нерешительная изморось, из тех, что никак не могли отважиться на честное усердие полноценного ливня, начинала оседать бисером на плечах его темной, безукоризненно ухоженной куртки «Барбур» – предмета одежды, повидавшего больше зим, чем большинство «авторских» пекарен, наводнивших соседний городок. Артур, со своей стороны, непоколебимо предпочитал чай. Крепкий. Без затей. Такой, каким он и должен быть.
Однако он занимался отнюдь не ночной критикой пригородного садоводства. Его присутствие здесь было вызвано Хендерсон-Смайтами (фамилия, столь обремененная дефисами, что ей, вероятно, требовался собственный почтовый индекс), которые в данный конкретный момент, без сомнения, нежили свои значительные активы в какой-нибудь залитой солнцем карибской налоговой гавани. Свой монумент чрезмерному остеклению и сомнительным художественным решениям они доверили тому, что в глянцевой брошюре именовалось «самой совершенной интегрированной системой безопасности «умный дом» из доступных на рынке». Артур просмотрел упомянутую брошюру с гримасой отвращения. Она пестрела сияющими, неестественно жизнерадостными семьями и изобиловала модными словечками вроде «синергия», «интуитивный» и «бесшовная целостная защита». Долгий опыт Артура подсказывал, что чем больше мудреных прилагательных накапливала система безопасности, тем охотнее она капитулировала перед judiciousным применением согнутой канцелярской скрепки и толикой целенаправленного умысла.
Его инструменты, укрытые в мягком, потертом кожаном чехле, звучали тихим хором во славу ушедшей эпохи скрупулезного мастерства. Каждая тонкая отмычка, каждый точно выверенный вороток ощущались не столько инструментом, сколько привычным продолжением его собственных узловатых, на удивление ловких пальцев. Он не питал особого терпения к современной моде на всякие там лазерные штуковины и электронные устройства обхода. Шум и ярость, не значащие ничего, по его мнению. Хороший цилиндровый замок, как и занимательная беседа, лучше всего поддавался тихому увещеванию и тонкому пониманию его внутреннего устройства, а не грубой цифровой силе или какофонии сигналов.
Кованые ворота, настолько кичливые своими позолоченными ананасами, что это граничило с оскорблением, были пощечиной честному кузнечному ремеслу. Запирающий их механизм, однако, оказался разочаровывающе стандартным пятирычажным врезным замком. Едва ли это можно было назвать вызовом, по правде говоря, хотя Артур отнесся к нему с тем же тихим, методичным уважением, какое он оказал бы особо замысловатой шкатулке с секретом. Пять минут деликатных, почти шепотом произнесенных переговоров с его излюбленным воротком и тонкой отмычкой с крючком – номер три, если его тактильная память не изменяла ему для этого конкретного типа бытовых укреплений – и щеколда уступила с мягким, почти извиняющимся щелчком. Артур позволил себе едва заметный внутренний кивок. Некоторые традиции, по крайней мере, все еще сохраняли свою силу.
