Семья Д’Орфео из Трастевере
Людовико, отец
Серафина, мать
Элизабетта, дочь
Рико и Ньокки, своенравные коты
Семья Симоне из гетто
Массимо, отец
Джемма, мать
Алессандро (Сандро), сын
Роза, дочь
Корнелия Росси, няня и экономка
Дэвид Джейкобс, друг Розы
Семья Террицци с о. Тиберина
Джузеппе (Беппе), отец
Мария, мать
Эмедио, старший сын, священник
Альдо, средний сын
Марко, младший сын
Прочие герои
Джузеппина Сервано (Нонна), глава семьи и хозяйка «Каса Сервано»
Паоло, ее сын
София, его жена
Комендаторе Буонакорсо, военный, член фашистской партии
Команданте Cпада, военный, отставной член фашистской партии
Кармине Веккио, фашистский головорез
Стефано Преттиани, фашистский головорез
Рольф Страттен, нацистский адъютант
Профессор Туллио Леви-Чивита, математик
Уго Фоа, президент еврейской общины Рима
Данте Альманси, президент Союза итальянских еврейских общин
Оберштурмбаннфюрер Герберт Капплер, высокопоставленный офицер Шутцштаффеля (СС) в Риме
Барон Эрнст фон Вайцзеккер, посол Германии в Ватикане
Любовь побеждает все.
Вергилий
Элизабетта, май 1957
Элизабетта хранила эту тайну тринадцать лет, однако теперь пришла пора рассказать сыну, кто его отец. Она ждала, пока сын не повзрослеет, но больше откладывать не хотела. Он заслужил правду – ей никогда не нравилось скрывать ее от сына. Со временем тайну беречь становилось все труднее, словно нести сумку с продуктами из магазина: первый квартал легко, второй – тяжелее, а на третьем хочется бросить.
Элизабетта стояла у раковины, допивая кофе; в квартире было тихо – сын ушел играть в футбол. Она готовилась к разговору, понимая, что ей придется воскресить в памяти худшие дни не только своей жизни, но и истории страны, ведь молодость Элизабетты пришлась на ventennio – двадцатилетие правления Муссолини – и войну, которая перевернула Италию вверх тормашками: в те годы хорошие люди стали плохими, а плохие получили власть.
На глаза у нее навернулись слезы, но она их сморгнула. Элизабетта надеялась, что сын поймет, почему она ему не рассказывала. Откровение его потрясет, ведь мальчик ничего не подозревал, он был очень сильно похож на мать, словно от отца ему в наследство достался лишь характер, а не черты лица.
Она перевела взгляд на окно над раковиной. За ним открывался вид, въевшийся в ее память: от Трастевере до Ватикана, эдакий палимпсест, присущий лишь Риму, который с самого начала западной цивилизации слой за слоем укладывал на себя травертиновый мрамор, кирпичные арки, средневековые башенки с зубцами, дома с крышами из красной черепицы и стенами цвета янтаря и охры. Извечный пейзаж усеяли маковки церквей, в промежутках между ними росли пальмовые деревья, кипарисы и пинии. Над всем этим возвышалась базилика Святого Петра с ее знаменитым куполом, который блестел золотом под итальянским солнцем.
Элизабетта стряхнула грезы и поставила чашку в раковину. Сын мог вернуться с минуты на минуту. В кухне пахло лазаньей, его любимым блюдом. Элизабетта приготовила ее специально, ведь мальчику предстоит узнать непростую новость, но это необходимо.
Ей нужно ему рассказать.
Она услышала, как открылась входная дверь и вошел сын, бросив на пол футбольный мяч.
Элизабетта собралась с духом.
– Ciao, amore![1]
– У нас лазанья, мам?
– Да! Приходи на кухню.
Каждый имеет право рассказать свою историю по-своему.
Иньяцио Силоне. Фонтамара. 1930
Единое нетленно остается,
Различности меняются, их нет;
Над шаткой тенью луч от века льется;
Жизнь, чьи цвета столь многи в смене лет,
Свет Вечности пятнает белый свет,
Пока не глянет Смерть. – Коль ты слиянья
С тем хочешь, что ты ищешь, – вот завет:
Умри! – Цветы, руины, изваянья,
Все – лишь намек на то, в чем без границ сиянье
