Слышу голоса из нашей спальни. Его —
моего мужа и Ее — моей подруги. Нет! Не может быть!
— Мась, когда мы, наконец, сможем
рассказать нашей малохольной? Хотела бы я посмотреть на ее
лицо!
— Жестокая ты, Светик. Совсем не
жаль Лильку? — врезается родной до боли голос, дробя душу на
кусочки.
— Пф-ф-ф! Нельзя быть такой
законченной дурой! Лучше поцелуй меня еще раз, — раздается
довольный стон лучшей бывшей подруги.
Начинаю задыхаться от боли,
скрутившей все нутро. Сердце давит. Руки немеют. Опускаюсь на пол
бесформенным мешком. Стало так холодно. Ощущение, будто кровь
перестала греть. Колотит не понятно от чего больше: от страха, что
твоя жизнь в одночасье рухнула, или от злости на предателей. Я не
желала им смерти. Самой жить не хотелось. Разве можно существовать
без сердца, без чувств, которые убили одним ударом?
У них там музыка. Француженка пела,
надрываясь, о любви, а я впадала в транс. Сколько я жила во лжи,
позволяя пользоваться собой? Ведь роднее и ближе людей у меня не
было. За что они так со мной? Почему я была настолько доверчива?
Кадрами замелькала моя жизнь: зависть одноклассников, что я из
обеспеченной семьи, заинтересованный взгляд Никиты, откровенная
лесть Светы. Я реально дурында! Мне расчетливо клали в уши то, что
я хотела услышать. Людей судила по себе и ведь верила каждому
слову. А теперь — распишись, Лиля, за свою беспечность!
Стоп! Хватит! Достаточно они
вытирали об меня ноги! Они не увидят меня зареванной или
сломленной. Держась за стену, я поднялась с пола. Между бровей
появилась складка. Все еще кололо где-то слева. Пытаясь выровнять
дыхание, я положила руку на ручку двери и толкнула от себя.
Внутрь я вошла уже совершенно
спокойной. Это сейчас я — Лилия Петровская, а в девичестве была —
Серебрякова. Мне, брюнетке, с серо-голубыми глазами, прежняя
фамилия шла больше.
С холодным взглядом я возвышалась
над застигнутыми врасплох любовниками.
— Лиль, — глаза Светки забегали в
поисках какой-либо защиты, на своего постельного партнера она не
сильно рассчитывала.
«Крысы, — пришла мысль. — Мерзкие
крысы, которые тянули из меня все жилы и деньги. Мне не было жалко
для них ничего. Я одаривала и «одалживала» не считая и не
мелочась». Я знала, что буду дальше делать. Муженек застыл, будто
кролик, увидевший удава. Даже губы стали на несколько тонов
белее.
— Я все объясню, — Никита пытался
справиться с волнением. — Это она сама залезла ко мне в койку. Я
только тебя люблю.
— Ты офигел?! — взвизгнула Светочка.
— Я одна отдуваться должна?
Мне все это было противно слушать.
Единственное о чем я, обманутая жена, жалела — это о потраченном на
пустых людей времени своей жизни. Но лучше поздно, чем никогда,
сорвать фальшивые маски и избавиться от ненужного. В плане
«избавиться» не было мысли о физической ликвидации… Просто
вычеркнуть их из своей жизни. Пусть варятся без меня.
— Дочь, ты точно сейчас хочешь
развода? У меня скоро выборы… — отец поправил манжеты и дернул
нервно шеей.
Волнуется, переживает, родимый… Не
за меня, а за свой пост, за деньги, которые текут потоком в его
руки. Ему плевать, что дочь уничтожили морально. Сидит красивая
оболочка с потухшими глазами. Мама будет ему поддакивать и смотреть
в рот. Моя родительница была просто удобным приложением — рамка
образцовой семьи, ячейки общества лицемеров.
— Ты куда? Разве мы договорили? —
повысил начальственный голос Серебряков-старший. — Мне эта грязь ни
к чему! Сама его в мужья выбирала! А я тебе говорил…
Дальше слушать не стала. Я была
уверена, что все так и будет: никто не пожалеет, по головке не
погладит. Сцепи зубы и терпи. Голос отца еще стоял в ушах, когда я
заходила в лифт, когда второпях искала ключ на парковке, когда,
нажав на газ, рванула больше сотни — только искры из-под колес.
Закрыв глаза, отпустила руль. Это был неосознанный порыв спрятаться
от действительности. Просто закрыться. Не думать. Не дышать. Не
помнить.
