Хорошие девочки не садятся в машину к незнакомцам. Но блондинка
в красной юбке, видимо, была недостаточно хороша.
— Сколько тебе лет, ребёнок? — я убавил музыку и боковым зрением
наблюдал за попутчицей.
— Что, примеряешься, не посадят ли тебя, если трахнешь меня на
заднем сидении? — девушка проследила за моими глазами, что злобно
сверкнули из-под затемнённых очков.
— Прикидываю, сколько ботокса ты забила в носогубку и лоб, чтобы
выглядеть на чужие восемнадцать.
— Мне — двадцать шесть.
Я стянул очки, прошёлся взглядом по светлым волосам с оттенком
серебра, идеальному носу, ровным бровям, пухлым губам, и с
сомнением покачал головой.
— У меня есть права! — зачем-то стала оправдываться девица.
— Подарили? — ехидно уточнил.
— Ага, — красная юбка не скрывала коленей, и укором на правом
был синяк. Девушка одернула ткань. — Папа.
— Папа или папик? — и столько в этом моем «папик» было
паскудства, что блондинка запсиховала.
— Да ты задрал намекать на эскортницу!
— Я тебя ещё не драл.
— Но мечтаешь? — прищур голубых глаз и сжатые пальцы на ремне
безопасности.
— Нет, прокрастинирую.
А ещё пристально изучаю, ища знакомые черты. Зря, к слову.
Замолчали. Гравийка вывела на разбитый асфальт.
— Как тебя зовут? — не утерпела девушка.
— Я обычно сам прихожу, — уголок губ дёрнулся в усмешке.
— Но имя у тебя есть?
— Безусловно… — она настолько мила, что говорить с ней — одно
удовольствие. Правда, с немного мазохистским послевкусием.
— И ты мне его не скажешь?
— Оно слишком знаменито, чтобы называть его… — патетично заявил,
интригуя, и заметил, как она нагула губки. Ещё и дышать стала так,
словно у ребёнка отобрали любимую конфету.
— Мне величать тебя Лютиком? — припомнив такой же момент в
нашумевшем фэнтези, уточнила блондинка.
— Лучше уж Васильком.
— Хорошо, Василёк. Кто ты?
— Мизантроп, фаталист, гений… — пустился в перечисления и
заметил лукавую улыбку.
— Ого! А тебе венец уши не натирает? — голос у неё мелодичный.
Почти уверен, она очень хорошо поёт. Намного лучше половины нашей
эстрады.
— Нет, он вечно съезжает набекрень. А кто ты, ребёнок?
— Можно я опущу все свои регалии?
— Мне интересно познать тебя всю…
— Но-но-но! — Покачала указательным пальцем девушка и сложила
руки на груди. — Ты мне это брось, познаватель!
— Я бы сказал, дознаватель.
— Серьезно? Ты настолько умён, что по пятнадцатиминутному
диалогу смог всё обо мне узнать?
— Не всё, но я к этому стремлюсь. Например: папа купил права,
значит, не последнюю горбушку доедает. Ты шлёпаешь в летний полдень
на каблуках и в мини по просёлке, а могла бы ехать на машине. Купил
права, купил и тачку, аксиома. Ты либо паршиво водишь, либо
отобрали права, либо папочка отобрал машину. Мы в богом забытой
деревне, ставлю на третье. Тебя что, сослали?
— Угу, в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов, — фыркнула
девица, неумело цитируя Грибоедова. — Ещё скажи, послали…
— Нет, послала, скорее всего, ты. И это не единственная
оплошность. По складу ума, характеру и повадкам, ты не
приспособлена для серьёзной работы, хотя образование высшее,
наверно, есть. Бухгалтерия там, или юрфак, а на деле ты —
фрилансер. С литературой у тебя беда, значит, не пишешь. Глядя на
мордашку, можешь быть моделью или новым видом бездельников —
блогером.
— Я — фотограф!
— Да какая разница? — я махнул рукой, и девчонка заворожёно
проследила, как ударились друг об друга медальоны на чёрных кожаных
шнурках.
— А чем ты занимаешься?
— Я — пишу…
— О-о-о! Вот это вот «Над пропастью поржи»…
— Во ржи. Книга, из-за которой убили Джона Леннона, называется
«Над пропастью во ржи».
— Да какая кому разница? — оскалившись, передразнила
блондинка.
