За полярным кругом тишина была обманчива. Это не отсутствие звука, а его вымораживание. Рев ветра, скрип шагов по утрамбованному снегу, металлический лязг где-то вдали – все это поглощалось бездонным резервуаром стужи, превращаясь в сплошной, гнетущий белый шум, саундтрек к медленному угасанию.
Майор Андрей Верный стоял у окна своей казенной комнаты, пристально вглядываясь в ноябрьскую метель, бушующую за стеклом. Свинцовые тучи придавили землю к самой земле, и тьма за окном была настолько густой, что казалось физической субстанцией. Лишь редкие, выхваченные прожекторами островки света обнажали безжизненный пейзаж: колючую проволоку, изморозью повисшую на ее шипах, и бескрайнюю, уходящую в черную пустоту тундру. База «Полярная Звезда». Не служба – добровольная ссылка в ледяной ад.
Ледяные узоры на стекле были не уютными зимними кружевами, а ядовитыми кристаллическими цветами, вросшими в самое стекло. Они клубились причудливыми, искаженными формами, напоминающими замерзшие легкие или лопнувшие капилляры. Андрей провел пальцем по стеклу с внутренней стороны, но лед не таял, лишь оставил влажную полосу на остывшей поверхности. Холод просачивался внутрь, он был везде: в стенах, в металлической кровати, в промерзшем до костей воздухе.
В кармане камуфляжа жужжал смартфон. Андрей медленно, будто движения причиняли ему физическую боль, вынул его. Яркий экран резанул глаза, словно вспышка в подземелье. Уведомление от «Погоды»: «-34°C, ощущается как -45». Ниже – автоматическое напоминание от календаря, бездушный укол в сердце: «Год назад. Аня».
Внезапно, запах мороза и машинного масла сменился призрачным, но отчетливым ароматом свежеиспеченных булок и утреннего кофе. Он не просто вспомнил – он на миг перенесся. Тепло солнечных лучей, льющихся на вымытый до блеска кафель их московской кухни. Лиза, его Елизавета, в легком домашнем халате, ставит на стол вазочку с малиновым вареньем, ее смех – самый теплый звук на земле. И тут в дверь влетает Аня. Но не просто влетает – она торжественно вышагивает, закутанная в его старый парадный китель, который на ней болтается, как на вешалке, доходя почти до пола. Лицо ее серьезно, как у генерала на параде.
Она останавливается перед ним, поднимает руку в идеально выверенном, хоть и детски-нелепом, воинском приветствии. Глазки сияют от сдерживаемого смеха.
– Товарищ майор! Докладываю об оперативной обстановке! – ее голосок звенит, как колокольчик. – Кошка Маркиза приняла новый корм, полностью уничтожила противника в миске и с высоко поднятым хвостом отправилась осуществлять патрулирование территории! Задание выполнено!
Он помнит, как засмеялся тогда, подхватил ее, эту свою маленькую, смешную военнослужащую, и закружил по кухне, а Лиза смотрела на них, и в ее глазах плавилось такое счастье, что от него становилось тепло даже в самый лютый мороз…
Призрак тепла растаял, оставив после себя леденящую пустоту, в тысячу раз более горькую, чем реальность. Он пролистал галерею, этот цифровой мавзолей его прошлой жизни. Вот она, восьмилетняя, на его плечах. А вот – четырнадцатилетняя, с той самой задумчивой грустью, которую он, слепец, не разглядел. Он спешил на аэродром. Очередная командировка. Очередной «объект государственной важности». Очередная «служба Родине», которая в итоге стоила ему его собственной, маленькой, теплой вселенной.
Он сунул телефон обратно в карман, его пальцы на мгновение коснулись металлической дверной ручки. Даже сквозь перчатку он ощутил леденящий ожог, будто прикоснулся к сухой льдине. Он потянулся к потертой армейской фляжке на столе. Не стекло, не пластик. Только металл. Он не выносил хрупких вещей. Они напоминали ему о том, что все в этом мире можно разбить. Вода? Чай? Нет. «Белый ярлык». Дешевая, жгучая водка, от которой немел язык и на время стихали голоса в голове. Он сделал короткий, решительный глоток, ощущая, как по пищеводу растекается волна каленого огня, на миг оттесняя внутренний холод. Он не запивал. Не закусывал. Это был не ритуал, не удовольствие. Это была дезинфекция души.
