Жар-птица была прекрасна.
Толстая самодовольная Катька держала
её на ладошке, демонстрируя дворовой ребятне, но прикасаться к
этому чуду не разрешала:
– Зырить можно, лапать нельзя!
Ромка и Вера с завистью разглядывали
заморский брелок для ключей, боясь даже дышать. Жар-птица была
ярко-розового цвета, с длинным пышным хвостом и отчётливо
прорисованными на нём пёрышками. По бокам трепетали маленькие
резиновые крылья, а точёную головку увенчивал крохотный озорной
хохолок.
Стоил брелок немыслимые, сумасшедшие
деньги – целых три рубля. На них можно было шесть раз сходить на
"взрослое" кино. Конечно, если оно не индийское – то всегда дороже,
потому что две серии. Ещё на эти деньги можно было весь месяц
питаться только мороженым. Или упиться лимонадом – так, чтобы
полезло из ушей. Или купить самый дорогой батон колбасы – колбасу,
к слову, Вера любила куда больше мороженого. Или два килограмма
мандаринов. Или... или... или…
Впрочем, к чему глупые мечты,
осадила себя девочка. Всё равно ни у неё, ни у Ромки не было этих
вожделенных трёх рублей.
– Мамка сказала, что ещё мне купит!
– хвастливо сообщила Катька, утирая нос мокрой варежкой. – И
зелёную, и жёлтую, и... и голубую! И будет у меня целый
жар-птицевый сад!
– Ну и хвались до пенсии, – сурово
осадил её Ромка и дёрнул Веру за руку – пойдём, мол. Вера в
последний раз бросила жадный взгляд на резиновую птичку и со
вздохом поплелась за своим старшим товарищем.
***
На швейной фабрике "Заря", где
трудились Верина мама и Ромкин отец, работала целая бригада
вьетнамцев из дружественной социалистической республики. Жили они в
общаге при фабрике, держались всегда вместе, кучкой, дружбы с
русскими не заводили. Правда, приторговывали своими национальными
сувенирами – пёстрыми носовыми платочками, на которых были
изображены портреты красавиц с миндалевидными глазами и мудрёными
причёсками; брелоками для ключей; деревянными резными шкатулочками
и бамбуковыми веерами. Жар-птицы сразу пленили всю ребятню их
городка. Счастливые обладатели отнюдь не дешёвой безделушки
моментально становились объектом зависти ровесников.
– Повезло же этой жиртреске, –
буркнул Ромка, имея в виду Катьку.
Вера не ответила – поставив в углу
санки, она сосредоточенно пыхтела, стягивая с ног заснеженные
валенки, с которых уже натекли небольшие лужицы в прихожей их
огромной коммунальной квартиры. Несколько секунд понаблюдав за её
мучениями, Ромка тяжело вздохнул, приподнял девочку и усадил на
обувную стойку, а затем быстро стащил с подружки мокрые
валенки.
– Посиди пока, – приказал он
деловито, – я за тряпкой сбегаю, пол подотру. А то Варвара
разорётся…
Варварой звали их соседку, склочную
старую деву с кокетливо перекинутой через плечо тощей крашеной
косицей. Варвара вела учёт следам на полу – каждое грязное пятно
она встречала торжествующим криком и неслась с жалобой к
родителям:
– Ваш сын опять в колидоре
насвинячил – это просто наказание какое-то, а не ребёнок, я вам
скажу!..
Ромка был уже по-настоящему взрослым
– ему исполнилось десять лет. Вере шёл седьмой год, и она ещё даже
не ходила в школу. Впрочем, крепкой дружбе мальчика и девочки это
не мешало. Да и родители их приятельствовали. Ромкин отец, дядя
Сеня, был вдовцом. На фабрике он работал мастером-наладчиком и
славился поистине золотыми руками. Пил, правда, по-чёрному. Когда
уходил в запой – Ромка мрачнел лицом и накрепко закрывал дверь их
комнаты, чтобы соседи не слышали, как отец чудачит.
Верина мать тоже воспитывала ребёнка
одна. Кажется, она никогда и не была замужем. Наспех сляпанная
история о героически погибшем на войне отце-лётчике не убедила даже
такую малышку, как Вера – она прекрасно знала, что война с
фашистами закончилась задолго до маминого рождения. Но она не
расспрашивала, не пытала – к чему? Им и так было хорошо вдвоём. А
иногда можно было помечтать, понарошку, конечно, что Ромка – её
старший брат, самый любимый, самый сильный и самый смелый, а
смешной добряк дядя Сеня – и её папа тоже…
