Сочинителем я стал летним утром 1970 года, в возрасте четырёх лет, на поляне напротив дома номер 5 по улице Пушкина в подмосковном посёлке Малаховка. Моя семья каждое лето снимала там дачу. Улица Пушкина была хороша тем, что лишь одну её сторону занимали дома, а вторая сторона выходила на опушку леса.
В то лето мы жили в доме номер 9, а в пятом доме жила девочка, которая мне очень нравилась, и нравилась потом ещё лет восемь. Её звали Лена, она мечтала стать балериной, у неё была типичная семья из массовой интеллигенции, как в мультфильмах про Простоквашино. Я, прирождённый жаворонок, вскочил в то утро слишком рано и подошёл к зелёной калитке с канонической, но не очень правдивой надписью «Осторожно, злая собака», когда Лена, её мама и папа ещё и не думали просыпаться. Я бродил на солнышке, слушая гудки электричек, и вдруг у меня в голове появились строки. Это были строки сразу и о поездах, и о Лене, как-то эти темы там переплелись. Так появилось стихотворение.
Оно было нерифмованным, поскольку я тогда не знал понятия рифмы. Я его не записал, потому что не умел писать. Но я чётко осознавал: это – стихотворение. Следующее я придумал и записал уже через три года, оно было о празднике 7 Ноября и там были строки: «Вот идёт машина с флагом на кабине. / Видно, перевыполнила план эта машина». Словом, начало не обещало многого – но с тех пор стихи стали появляться более-менее регулярно.
Малаховка имела репутацию посёлка еврейского – может быть, именно поэтому моя бабушка выбрала его в качестве нашей летней базы. В Малаховке происходило столько всего, что какие-то моменты тамошней жизни ещё долго появлялись в моих стихах. Это сосны с толстыми корнями, которые перегораживали тропинки; о них можно было запросто споткнуться, упасть, после чего колено покрывалось кровяной икрой. Это любимые луговые цветы – зверобой и львиный зев, и нелюбимые злаки, на пыльцу которых у меня развилась противная сопливая аллергия – тимофеевка и овсяница. Это охота на кузнечиков, бабочек и стрекоз. Это велосипед «Ветерок», у которого время от времени слетала цепь, и мы шли его чинить на станцию, к бородатому дяде Яше, с которым моя бабушка украдкой говорила на идиш. Это сыроежки, из которых в тазу с солёной водой выползали червячки, и перезревшие дождевики, которые дымились, когда на них наступаешь ногой. Это кролики, которых разводил в клетках хозяин нашей дачи; однажды он взял меня прокатиться на мотоцикле с коляской. Это турник с привязанным к нему резиновым шлангом, на котором я по глупости чуть не повесился в те же четыре года. Это берёзовая роща, начинавшаяся за редкими стройными соснами, а за ней – Коренёвский лес, где, по слухам, нашли отрезанную голову пропавшей девочки. И это «Всадник без головы» – первый фильм, который я посмотрел в кинотеатре (он назывался «Союз» и находился по ту сторону от железной дороги). И это шатурские пожары 1972 года – стена дыма на горизонте, раскалённые деревянные скамейки и десятки прекрасных траурниц, слетавшихся в тень яблонь, где на земле гнили падшие райские яблочки. Собственно, почти вся моя биография – это несколько летних сезонов в Малаховке, всё остальное – уточнения, примечания.
Да, перед тем как придумать первое стихотворение, я должен был родиться. Я сделал это 11 февраля 1966 года в роддоме на Щипке, жил в Стремянном переулке на углу Большой Серпуховской, которую все называли просто Серпуховкой. В сквер возле завода Ильича, где подслеповатая Каплан стреляла в вождя, меня водили гулять. Ещё дальше, на Павловской улице, была детская поликлиника, а южнее неё для меня тогда земли не было.
