Черное небо, в котором нет света –
есть абсолютный мрак.
Принимая жизнь и обретая опыт, мы
наполняем свою душу светом.
Свет есть источник энергии, силы и
свободы.
Жизнь каждого перевертыша зависит от
этого света. Чем больше опыта накопила его душа, тем свободнее
течет в его теле энергия, тем сильнее его дух и сила воли.
Мне досталась душа черная, как
вулканическое стекло. А это значит, что мысли и чувства других
перевертышей легко проникают в меня, смешиваются с моими мыслями и
меняют мое восприятие.
Двойная солнечная система Тацет и
Рете.
Планета Сатая.
Присев на небольшом каменном уступе,
я окинула взглядом пестрящий кратерами пейзаж.
Выглянув из-за горизонта, Рете
начала свой путь по небосводу.
Разбивая холодные цвета ночи,
маленькое солнце протянуло к Сатае свои лучи. Под мерный стук
сердца, кружево ее света скатилось с отвесных скал,
завораживающе-медленно пробежало по островкам редкой травы и
проблесками задержалось в цепи глубоких кратеров, наполненных
невероятно холодной водой. Большое содержание минералов наградило
воду разнообразием оттенков серого и фиолетового, а гладкие
очертания кратера, способные отражать свет, вплели в нее
ускользающие от восприятия потрясающе красивые проблески.
В нос ударил сладковато-горький
аромат, я оглянулась по сторонам.
Меж морщинистых островков камня
потянулись к свету диковинные растения. Собранные на их стеблях
почки-шарики темнели на глазах. Раздуваясь они лопались, привлекая
внимание сильным ароматом.
Я протянула руку к душистому стеблю.
Пальцы сомкнулись на зрелом шарике, ощутив всю кривизну и
узловатость его чешуек. Под давлением разбухшие маренговые усики
натянулись и тут же выбросили на камень мутную синеватую жижу.
Мир оживал, наполняясь теплом и
светом.
Холод и тьма отступали. Вместе с
ними уходила и смерть. А смертей за эту зиму накопилось столько,
что, казалось, еще немного и сердце всего мира перестанет биться.
Умирали старики, не выдерживали холода дети, тихо и медленно
угасали женщины, незаметно из жизни уходили все.
Мимо пролетело воспоминание: молодая
самка с детенышем, попавшие в капкан холода. Не тающий на губах
иней, вырванное из груди дыхание, и совсем маленькие ладошки,
застывшие как вода в кратере.
Их провожали всей стаей.
Не смогла я забыть и заволоченное
белой вуалью тело, лежащее на дне ущелья. Мне следовало пройти мимо
изломанного тела охотника, ведь мои силы были на исходе, но я не
смогла. Я не знала, удалось ли ему призвать с бескрайних просторов
духов-предков, дабы приняли они его душу в свою стаю, чтобы смогла
она переродиться и продолжить свой путь в новом теле, или его
сердце перестало биться раньше. Усталая и измученная, я приняла
человеческую форму, упала перед ним на колени и, под смертельные
стоны вьюги, ослепляющие взор мутной тиной, запела призывную
песню.
Была ли в этом необходимость –
сказать сложно. Для перевертыша с душой, которая только начала свой
путь, многие, привычные для других вещи, становятся невыполнимыми.
Я не могу почувствовать энергию в чужом теле, не могу определить
покинула ли его душа. И уж тем более не могу управлять энергиями
сохранения и разрушения. Но самое страшное, у меня нет возможности
управлять даже своими мыслями. Мои чувства также нечетки и часто
меняются…
Может поэтому у меня такая сильная
связь с внутренним зверем? Зверь научил меня доверию – ведь
невозможно доверять охоту тому, на кого ты не можешь полностью
положиться.
Так или иначе, а я любила зиму –
чужой и грозный мир холода и льда. И всегда буду ее любить, ведь
зима – это единственная возможность быть полезной стае.
